Справа, метрах в шести позади первого, стоял ещё один. Это был крупный мужчина с копной тёмных волос, в джинсах и совершенно белоснежной рубахе, насколько позволял разглядеть лунный свет, с синей или зелёной вышивкой.
Наконец, слева я увидел третьего корректора. Это была женщина – простоволосая, в лёгком летнем платье с каким-то растительным орнаментом. Она казалось одетой не по сезону легко, но было видно, что ей совсем не холодно.
Я сделал два шага вперёд, по направлению к ним, и вскинул ружьё.
– Не подходите, – крикнул я, – я буду стрелять!
– Неужели ты думаешь, что сможешь причинить мне вред, прострелив
– Нет, – сказал я, – но я заставлю вас потерять время. Разве это – не то, чем вы больше всего дорожите?
Первый корректор оглянулся на второго и снова посмотрел на меня.
– Что ты хочешь? – спросил он. – Мы не можем оставить её здесь, она – преступница, которая должна отправиться с нами.
– Я знаю, – сказал я, – но вы ведь можете забрать только её саму, без тела. И вернуть в это тело человека… который был тут раньше.
Корректоры снова переглянулись.
– Это не вопрос возможностей, – сказал первый, – а вопрос полномочий. Лично мне всё равно, в каком виде доставлять конвоированных. Но после одного… инцидента… мы должны перемещать их вместе с телами, так безопаснее.
– Что значит «должны»?
– Тебе нужно понять, что у нас, так же как у всех, есть своё руководство. Кто-то… кто ставит нам задачи и следит за их выполнением.
– Если вы не можете вести переговоры, – решительно сказал я, – тогда позовите сюда того, кто может.
– Это смешно, – ответил корректор, – их время ещё дороже, чем наше. Но и они не могут вести переговоры там, где речь идёт о правилах. У них есть своё руководство.
Я судорожно сжал цевьё, понимая, насколько глупо, должно быть, сейчас выгляжу, пытаясь спорить с тем, кто продолжал со мной разговор больше из вежливости и явно начинал терять терпение.
– Верните мне Вербу, – сказал я, – если вы можете это сделать, то просто сделайте это.
Корректор как будто хотел сделать шаг вперёд, но замер в нерешительности.
– Могу, – сказал он, – но что я должен буду ответить на вопрос о том, почему я так поступил? Дай мне причину. Назови мне какую-нибудь причину.