Через несколько секунд перед Петером Теллье буквально из ниоткуда материализовался юноша, который затем направился к инструменту и с величественным видом уселся перед клавиатурой. Как и Петер, он был одет в старинное платье; фалды красного сюртука свисали со стула. Юноша Моцарт скрестил ноги, оглянулся и, блестя глазами, посмотрел на Петера в упор.

Увидев это, Петер Теллье поставил свое кресло в нужной точке, чтобы их глаза — его и Моцарта — встречались, когда юный композитор оглядывался. Он очень надеялся на взаимный интерес, а если повезет, и на дружбу с юным дарованием. Ему так хотелось с кем-то дружить, но мечта уже давно казалась несбыточной. Этот взгляд говорил о чем-то важном, но был обращен не к нему. Кому он предназначался? Сестре? Отцу? Трясущемуся старику-архиепископу? Заглянув в потрепанную энциклопедию музыки, Петер решил, что Моцарт смотрит на Михаэля Гайдна,[109] которому пообещали нечто интересное. Значит, Гайдн пришел не зря.

Какие тяжелые веки, подумал Петер. Глаза казались слишком большими для узкого личика Моцарта. Маленький напудренный парик заканчивался валиком, который тянулся позади головы от уха до уха. Юноша напоминал Петеру ягненка. «Который спокойно пасется»,[110] — пробормотал он, затем смущенно огляделся, но никто, очевидно, не расслышал его слова. Сестра не пришла; наверное, она даже не представляет, который час. Разномастные стулья, собранные из соседних заброшенных домов, были расставлены в виде полукруга на приличном расстоянии от кресел Петера и Сюзанны. «Агнец Божий, — произнес он почти как молитву, — принесенный в жертву на алтаре Зальцбурга». Это была строчка из рассыпавшейся в руках энциклопедии, застрявшая у него в голове; она могла относиться не только к Моцарту, но и к нему самому.

Моцарт начал играть. Звук клавикордов был неправдоподобно громким. Услышав музыку, Теллье просиял. Он жалел, что не умеет играть на музыкальных инструментах. У его родителей не было денег на обучение, да тогда он и не думал об этом. А сейчас, как бы ни была сильна тяга научиться играть, это уже невозможно.

Фрагмент, который играл Моцарт, был тренировкой, экзаменом, но для него — сущим пустяком. Он сам его написал и знал так хорошо, что не нуждался в нотах. А вот для певицы это явилось настоящим испытанием. Предполагалось, что первым вступит хор, но хора сейчас не было. Вместо него Моцарт и певица должны были спеть дуэт. Как-то раз Петер нанял хор, надеясь собрать больше слушателей, но певцы занимали слишком много места и загораживали необычное явление. В итоге пришло даже меньше людей, чем обычно. После этого он решил, что туристов привлекало сюда зловещее впечатление, которое производило пение невидимой женщины.