Обручев горько расхохотался.
– Да не за него я переживаю! – воскликнул он. – За нас, за нас с вами и нашу хваленую цивилизацию я боюсь! Крысы и лебеда… а что мы принесем обратно из Нового мира, об этом вы не подумали? Арена эксперимента, чашка Петри – а на ком был поставлен опыт? На безответных динозаврах или все же на нас, самозваных царях природы? Это мы будем подчинять себе Новый мир – или все же он навяжет нам новые правила поведения? Новую
Он перевел дыхание, потирая грудь там, где невидимая злая рука прошла сквозь ребра, чтобы стиснуть железными пальцами стариковское сердце.
– Крысы могут вытеснить в Новом мире нелепых аллотериев, которых мы с вами видели, но они не помешают существованию гигантских ящеров, – проговорил Никольский медленно. – Только в цирковых анекдотах мыши загрызают слонов. Конечно, такая перемена не может повлиять на все остальные виды, связанные взаимозависимостью… но эта перемена будет быстрой только в геологических масштабах.
– Вот именно, – прохрипел Обручев. Боль вроде бы начинала отпускать. – Для всех, кроме аллотериев.
Никольский покачал головой.
– Не понимаю, – проговорил он.
Его прервали торопливые шаги за спиной.
–
Яйца лежали в гнезде из старой фланелевой рубашки, покрывающей грелку с горячей водой – воду регулярно меняли, дежуря по очереди у импровизированного инкубатора. Три узких желто-зеленых яйца длиной чуть меньше ладони – все, что удалось отбить матросам с «Манджура» у стаи разъяренных троодонов.
«Черные петухи» сражались за свое гнездо с обреченным бесстрашием. Возглавившему поход за яйцами Мушкетову с трудом удалось достичь цели и увести людей, никого не потеряв убитым, хотя раненые имелись – когти-ножи рвали толстое сукно шинелей, как марлю. Из полутора десятков яиц удалось собрать в мешок половину, а донести целыми до лагеря – только четыре. Одно начало подозрительно пованивать вскоре после того, как инкубатор со всеми предосторожностями перенесли на борт «Манджура». Получилось – три.
А теперь – два.
От третьего остались только осколки шершавой скорлупы. Дмитрий Мушкетов растерянно подсовывал птенцу кусочки свежей рыбы, которые тот выхватывал из пальцев, казалось, вместе с пальцами, восторженно попискивая набитым клювом.
Обручев ожидал почему-то, что маленькие троодоны окажутся точным подобием родителей. На самом деле они походили на ужасных «черных петухов» не больше, чем цыплята – на кур. Ну, может, немного сильней: ни следа птенческого пушка не было видно, троодона покрывали измазанные слизью перья, но не черные, а коричнево-пестренькие, напоминавшие оперение певчего дрозда. Покровительственная окраска, решил геолог. Пока они такие крошечные, их может обидеть любой хищник, даже мезозойская крыса. Приходится прятаться, скрываться в подлеске, держаться поблизости от родителей – вот как этот жмется к рукам, дающим вкусную рыбу…