Глядя на Карту Дней, я чувствовал, что даже самые неприступные места пробуждают во мне какую-то непривычную тоску. Это чувство напоминало мне те давно позабытые дни, которые мы с дедушкой проводили, склонившись над историческими картами в «Нэшнл Джеографик», картами, которые были нарисованы задолго до появления самолетов и спутников, когда не существовало камер высокого разрешения, способных заглянуть в самые укромные уголки этого мира. Когда о хорошо известных каждому школьнику очертаниях береговых линий можно было только догадываться. Когда глубина и площадь ледяных морей и непроходимых джунглей устанавливались на основании слухов, легенд и малодостоверных рассказов обезумевших исследователей, которые во время странствий утратили б
Слушая вполуха рассказ Милларда об истории Карты, я вел пальцем по одной из огромных и неисследованных пустынь Азии.
Возможно, было бы лучше время от времени задаваться вопросами и изумляться загадочности мира?
А потом я им рассказал. Не было никакого смысла в том, чтобы тянуть с объявлением. И я просто выпалил:
— Я ухожу. Когда все это закончится, я вернусь домой.
Воцарилась потрясенная тишина. Эмма наконец-то смогла встретиться со мной взглядом, и я увидел в ее глазах слезы.
Потом Бронвин встала из-за стола и обхватила меня обеими руками.
— Брат, — произнесла она. — Нам будет тебя не хватать.
— Мне тоже будет вас не хватать, — ответил я. — Больше, чем я могу выразить.
— Но почему? — спросила Оливия, приподнимаясь над полом так, чтобы заглянуть мне в глаза. — Неужели я так сильно тебя раздражала?