– Не буду, – отозвалась Эви очень тихо и ровно, словно громкие звуки могли развеять чары и убить магию сна.
Отец вошел в комнату, поцеловал маму в щеку и уселся за стол с газетой. Он поднял голову, поглядел на Эви и улыбнулся.
– Ну, разве ты у меня не картинка сегодня!
– Спасибо, папа.
– Эви, будь лапочкой, – сказала, не оборачиваясь, мама от плиты, – позови брата завтракать, ладно?
Сердце у нее так и припустило. Джеймс. Джеймс здесь.
Свет лился сквозь стеклянную дверь – такой яркий, что по ту сторону ничего не было видно. Она толкнула створку. Там все было совсем как она помнила: веревочные качели на огромном дубе, огород с кустами спелых помидоров, папин «Бьюик», припаркованный у сарая. Чуть туманное солнце одевало все это зыбкой прелестью. У кормушки чирикали птицы. Цикады ласково стрекотали в пушистой, сочной траве.
Где-то кто-то пел:
–
Сквозь живую изгородь мелькнула рука, болтающаяся нога… Весь покой слетел с нее, и Эви бегом помчалась к фигуре, распростертой на старой садовой скамейке.
– Джеймс? – Она прошептала это так тихо, что брат мог и не расслышать, но он сел, обернулся и широко улыбнулся ей.
Солнце освещало его сзади, так что он весь сиял.
– Неужто это моя маленькая храбрая сестренка, Артемида, оставила охоту и снизошла в наши кущи? Молю, поведай мне вести с Олимпа!
Каждый вечер он читал ей греческие мифы. Они часто так промеж собой разговаривали: Джеймс был Аполлон, она – Артемида. Папа, конечно, был Зевс, а мама – Гера. Так им удавалось хоть как-то выживать на убийственно-скучных светских мероприятиях: «Но, чу! Вон гарпии слетают на буфет, гляди!» – шептал ей Джеймс, показывая на стайку церковных леди, насевших на шведский стол и быстро склевавших все самое вкусное. «Спускай Кербера!» – хихикая, отвечала на это Эви.
Кажется, надо было передать ему что-то от мамы, но сердце болело так, что она никак не могла вспомнить, о чем вообще речь.
– Я… я так по тебе скучала. Вот и все.
– Ну, как видишь, я здесь.
У Эви перехватило горло. Он и правда был здесь – такой золотой и ласковый, ее брат-защитник, ее лучший на свете друг. Какая-то мысль упорно лезла в голову – ужасная мысль. Эви попробовала вытолкнуть ее вон, но та жужжала, билась в стекло разума, словно пчела из сада.
– Нет. Ты же умер, – прошептала она.