Она сделала было движение остановить его, но передумала. Джордж пошел в комнату, которую делил с Бадди, и выдвинул печную заслонку – послушать, что будет делать дальше мать. Похоже, она не собиралась говорить с тетей Фло, во всяком случае, сегодня, поскольку у телефона был вырван шнур. Да и завтра тоже вряд ли… у нее получится. Поскольку незадолго до ее приезда Джордж произнес несколько слов на искаженной латыни, нечто вроде жреческого заклинания, и в двух тысячах миль от их дома тетя Фло скончалась от обширного кровоизлияния в мозг. Просто удивительно, как они выходили из него, эти слова. Как удалось вспомнить их. Как к нему вдруг все это вернулось…
Джордж разделся и улегся в постель голым. Заложил руки за голову и стал смотреть в темноту. И по лицу его медленно начала расползаться довольная и одновременно мрачная и злобная улыбка.
Нет, с этого дня все пойдет по-другому…
Ну, к примеру, Бадди. Теперь Джордж прямо дождаться не мог, когда Бадди вернется домой из больницы и начнет эти свои игры в «китайскую пытку ложкой» и «индейскую веревку»… Днем, на людях, это еще сойдет ему с рук, размышлял Джордж, но вот ночью… Ночью, когда они останутся вдвоем в темноте и дверь будет закрыта…
И Джордж так и затрясся от беззвучного смеха.
Как любил говорить Бадди, это будет высокий класс.
Баллада о гибкой пуле
Баллада о гибкой пуле
Вечеринка подходила к концу. Угощение удалось на славу: и спиртное, и мясо на ребрышках, поджаренное на углях, и зеленый салат, и особый соус, который приготовила Мег. Начали они в пять. Теперь часы показывали полдевятого и уже темнело – при большом количестве гостей в это время настоящее веселье обычно только начинается. Но их было всего пятеро: литературный агент с женой, молодой, недавно прославившийся писатель, тоже с женой, и журнальный редактор, выглядевший гораздо старше своих шестидесяти с небольшим. Редактор пил только минеральную: в прошлом он лечился от алкоголизма, о чем рассказал писателю агент. Однако все это осталось в прошлом, как, впрочем, и жена редактора, почему их, собственно говоря, и было пятеро.
Когда на выходивший к озеру участок позади дома писателя опустилась темнота, вместо веселья их охватило какое-то серьезное интроспективное настроение. Первый роман молодого писателя получил хорошие отзывы в прессе и разошелся большим числом экземпляров. Ему повезло, и, к чести его надо сказать, он это понимал.
С раннего успеха молодого писателя разговор, приобретя странную, игриво-мрачную окраску, перешел на других писателей, которые заявляли о себе рано, но потом вдруг кончали с собой. Вспомнили Росса Локриджа, затем Тома Хагена. Жена литературного агента упомянула Сильвию Платт и Анну Секстон, после чего молодой писатель заметил, что не считает Платт успешным автором: она покончила с собой не из-за успеха, а скорее наоборот – приобрела известность после самоубийства. Агент улыбнулся.