Когда голова льопы оказалась на уровне стола, она удивительно мягко взяла губку пастью и, закинув назад голову, проглотила.

– Ей что, просто хотелось пообедать? – тихо спросила Валентина.

Глаза льопы внезапно потемнели, а затем из ее ушей и ноздрей медленно потекла вязкая жидкость того же цвета, что и губка. Вопреки гравитации жидкость текла вверх, пока не покрыла полностью макушку хищницы, вскоре превратившись в шар с отверстиями для глаз, из которого торчали челюсти.

– Спасибо, – произнесла льопа, повернувшись к Эндрю. Голос был не человеческий, но и не компьютерный, и уж тем более не собачий. Слишком ровный для животного и слишком высокий для человека, отчего создавался почти комический эффект – будто собака говорит голосом маленького ребенка.

– Спасибо, – обратилась она к Дабиту, но ни слова не сказала Валентине. Похоже, знала, кто тут принимает решения.

– Я говорю с… – Эндрю издал означавшие имя льопы звуки.

– Ты говоришь со мной, – сказала льопа. – Великой Матерью. Но теперь я снова обрела голос.

– У тебя раньше уже был этот… спутник? – спросил Эндрю.

– Я очень стара, – ответила она. – Еще с тех времен, когда голосом обладала каждая женщина.

– Но не самцы? – спросил Дабит.

Великая Мать не обращала на него внимания.

– Моя спутница умирает, – сказала она. – Ах. Ах-ах-ах. Мы слишком опоздали.

– Мы как раз вовремя, – возразил Эндрю. – Говори все, что можешь.

– Мы жили в обществе этих созданий десятки тысяч поколений. Тогда мы хранили нашу историю в песнях. Теперь я едва их помню, и у меня нет времени их петь, тем более на этом языке. Слишком сложно перевести.

– Почему твоя спутница умирает? – спросил Эндрю.

– Они все умерли. Все. Но ей так жаль, что Кен Аргон погиб. Она этого вовсе не хотела.

Дабит мог только предположить, что, соединившись с Великой Матерью, паразит каким-то образом узнал о смерти Кена. А может, и обо всем, что содержалось в мозгу льопы.

– Что она сделала?

– Она думала, что Кен Аргон хотел ее отравить. И отравила его самого.

– Она ядовитая? – спросил Эндрю.