Остается только…

– Ты как, справишься? – спросила Ана у Иезекииля, застегивая молнию костюма.

– Конечно, – кивнул репликант. – Наши клетки не подвержены мутации, я не заболею раком. Радиация не причиняет нам вреда. Поэтому Габриэль и Фэйт устроили перегруз реактора Вавилонской башни.

Девушка закрыла глаза. Попыталась вернуться в тот день. В день восстания. Нейтронного взрыва. Но даже вырвав чип, хранящий ее ложное прошлое, Ана по-прежнему не могла вспомнить те последние часы. Она словно пыталась сжать в руках пригоршню песка – чем больше старалась, тем больше воспоминаний ускользало из ее пальцев. И снова она вспомнила голос Мириад, льющийся, словно музыка, и заглушающий вой сирены, панику убегающих горожан. Вспомнила, как ждала в камере вместе со своей семьей. Страх и неопределенность.

Габриэля.

Уриэля.

Хоуп.

Фэйт.

Мои руки запачканы красным. В легких дым. Мои мама, папа, сестры и брат лежат мертвые на полу рядом со мной. Пустые глаза и пустые тела.

Она открыла глаза. В голове гудело. Оптический имплантат зажужжал.

Почему я не могу ничего вспомнить?..

За окнами пролетали пустоши, стеклянная буря зловеще нависала над дорогой. Лемон застегнула комбинезон, натянула на голову громоздкий шлем и спросила гулким глухим голосом: «Он потрясающе смотрится на мне или это я потрясающе смотрюсь в нем?»

Ана невольно улыбнулась. Боль тут же ушла. Даже если ситуация казалась совершенно безвыходной, если ее терзали мрачные мысли, у нее всегда была Лемон. Она была как скала. Всегда дерзкая и отважная. Это значило для Аны больше, чем ее лучшая подруга могла даже представить.

Крикета, как обычно, ее дурачество ничуть не впечатлило.

– Мне кажется, вы не понимаете, насколько это все серьезно, мисс Фреш, – проворчал он.

Лемон стянула шлем, посмотрела на свое отражение в защитном экране и поправила челку.

– Хочу вас заверить, мистер Крикет, я очень серьезно отношусь к своей несравненной красоте.