Среди заключенных ползли слухи о том, что новый нарком, русский, с таким приятным лицом, настоящий большевик, наведет порядок, освободит невиновных, и страна вздохнет свободно — хватит вводить в заблуждение товарища Сталина! Зэки уже были по ту сторону пропасти между свободой и неправедностью и не знали еще, как повезло им, что были они схвачены и приговорены раньше, потому что в ином случае их ждали бы не десятилетние сроки, а расстрелы. Именно с расстрелов и начал новый нарком, и, пока число истраченных патронов не перевалило за миллион, он не мог остановиться.

Надеялись на перемены к лучшему и многочисленные ученые, заточенные в шараге — Полярном институте, где они, кто год, кто два, а кто и четыре, не будучи арестованы и обвинены в чем-либо, трудились в тюрьме, хотя и были только «временно мобилизованы для выполнения государственного задания особой важности».

Наконец Алмазова и Шавло вызвали в Москву.

Они не знали причины вызова и не знали, вернутся ли они сюда. Обоим нечего было терять — они оставляли за собой лишь бомбу, — осенью 1932 года они решили посвятить ей свою жизнь, поставили все, что было, на один номер. С тех пор у них не было иного выбора: либо они делали атомную бомбу, либо погибали. Впрочем, если у Шавло оставались в таком случае призрачные шансы продолжить дело под присмотром других чекистов, то Алмазов без бомбы был обречен на уничтожение как близкий человек Ягоды.

В самолете и во время посадок для дозаправки они держались рядом, в стороне от охраны, и старались придумать аргументы для наркома в пользу логической необходимости для страны иметь такую бомбу. Будто их выверенные и убедительные речи могли достичь ушей вождя.

Они не знали, что вождь сам вспомнил о бомбе. Еще неделю назад в разговоре с новым наркомом совсем о другом.

— Ну как у нас дела в Полярном институте? — спросил он. — Что-то там тянут с испытаниями. Надо поторопить товарищей.

Больше о бомбе тогда не говорилось, но Ежов мысленно поблагодарил Алмазова за недавний визит, потому что смог удивить Сталина своей информированностью о Полярном проекте, чего вождь никак не ожидал.

Ежов заставил их просидеть около часа в приемной, которая кипела деятельностью — словно Ежов руководил революцией, — мимо пробегали, пролетали фельдъегери, адъютанты, незаметные люди в штатском и вельможи в полувоенных френчах. Среди них почти не было знакомых Алмазова, хоть он и провел половину своей жизни — в революции — в ЧК и знал там сотни людей. А если и попадался знакомый, он предпочитал не узнавать Алмазова, потому что не знал, зачем тот вызван к наркому.