Так что когда чекисты, увлекшиеся охотой за физиками, опомнились, морские пехотинцы США уже расстреливали их самих.

Следом за морскими пехотинцами, разбежавшимися по территории Испытлага, чтобы взрывать другие объекты, в институт проникли одетые в форму морских пехотинцев, но не относившиеся к ним офицеры, которые пробегали по помещениям, вскрывали замки сейфов и даже вытаскивали бумаги из письменных столов. Когда крыша института — «обезьянник», где так недавно гуляли физики, — рухнула, они уже бежали к самолетам, похожие на опаздывающих на поезд пассажиров, которые волокут слишком тяжелые чемоданы.

Ученые, спасшиеся от бомбежки и пуль охраны, далеко не убежали — что делать человеку в тундре? Некоторые, отойдя на сотню шагов, с радостью или с грустью глядели, как погибает их тюрьма. Для одних — только тюрьма, для других — время великих открытий. Иные же устремились к баракам, полагая, что там расстреливать не будут.

Неожиданно в толпе тех, кто глядел на пожар, возник странный человек в зеленом маскхалате и круглой каске, с которой никак не вязалась дореволюционная адвокатская бородка.

— Господа и товарищи! — громко закричал он, и его голос далеко разнесся над тундрой, перекрывая звуки выстрелов и взрывы. — Разрешите к вам обратиться профессору Мичиганского университета Майклу Крутилину, а для тех, кто кончал Петроградский политехнический в шестнадцатом году, — Мишке Крутилину. Неужели среди вас, сволочи, нет ни одного моего однокашника?

— Почему нет? — спокойно сказал сгорбленный и кособокий — на допросах чекисты перебили позвоночник, а он назло им выжил — бывший профессор Ирчи Османов, посаженный, как он сам шутил, за то, что маленькому кумыкскому народу не положено иметь своих физических гениев. — Почему нет, Мишка? Только ты меня не узнаешь.

Крутилин сделал несколько шагов к уродливому старику в зэковском бушлате.

— Прости, — сказал он, дотрагиваясь извиняющимся жестом до рукава Османова, — прости, но они с тобой столько сделали…

— Что меня не узнает мама, — сказал Османов.

Вокруг молчали. Сдвигались ближе. Подходили со стороны, привлеченные любопытством. На людей сыпалась черная сажа, и порой от дома долетали искры.

— Ирчи! — закричал Крутилин. — Ирчишка, мать твою! Ирчи Османов! Ты чего стоишь! — Он кинулся обнимать грязного зэка, и Ирчи, стесняясь, отталкивал его и повторял:

— Да ты что, да зачем, Мишка!

— Ирчи! — Крутилин отстранился от однокашника и, подняв его руку, обернулся к толпе узников Испытлага. — Подтвердите этим людям, что я — настоящий физик, любимый ученик самого Иоффе, а не какой-нибудь чекист…