Пруг сидел напротив Андрея. Его стул был выше других, и потому он казался гигантом. В ожидании, пока рассядутся гости, он чистил серебряным кинжальчиком ногти. Он чуть наклонил голову, чтобы танцовщица не мешала ему наблюдать за агентом Космофлота. Он легко улыбался Андрею, покачивая головой, как китайский болванчик.

«Интересно, — думал Андрей, — кому же все–таки выгодно меня убить?» Ему не было страшно. В следующий раз нужно быть осторожнее. Может, изоляционисты решили перейти к действиям? Но что это изменит? Агентом Космофлота больше или меньше — на жизни Галактики это не отразится. Нельзя спрятаться от собственного будущего. Стрелка со стертым клеймом, отвергая версию о кровной мести, оставляла одну версию — политику. Политика обходится без кланов. Политика на этом уровне аморальна. Срезать клеймо — аморально. Следовательно, стрелка — орудие политической борьбы. Жаль, что рядом нет ВараЮ, он бы оценил этот силлогизм.

Слуги внесли блюда с густой похлебкой из дичи. Всем известно, что лучшая в городе похлебка из дичи подается в доме наследника Брендийского.

На столе появились горящие курильницы с хмельными благовониями. Некоторые гости принялись прикладываться к ним, и голоса зазвучали громче.

Похлебка была, как всегда, чудесной, но от благовоний Андрея мутило. Им овладевало ощущение неустойчивости. А Андрей не выносил неустойчивости.

Танцовщица начала медленно крутиться под рокот бубнов.

Она двигалась все быстрее.

ВараЮ сидел с каменным лицом. Видно, ждал, когда можно будет уйти. Его люди сейчас ныряют в озеро. Вода под светом керосиновых фонарей кажется черной и маслянистой.

Танцовщица закончила танец и остановилась, раскинув руки. Кисти рук чуть дрожали, колокольчиками звенели браслеты. Все тише и тише. И все тише рокотали барабаны.

Пруг глядел на Ольсена и ВараЮ, которые поднялись со своих мест. Это было нарушением этикета. Никто не имел права вставать со своих мест раньше хозяина, но Пруг промолчал, потому что, признавая, что они на службе и потому не подчиняются этикету, он спасал свою честь. Вряд ли можно объявить смертником начальника городской стражи.

Тем более что Ольсен догадался обойти стол и, приблизившись к хозяину, в самых изысканных выражениях попросить прощения за уход, сославшись на приступ желудочной боли. Это был допустимый ход, и Пруг, широко улыбнувшись, пожелал консулу скорейшего выздоровления, не преминув, как и положено, пригласить его на собственные похороны. Затем он взял со стола кусок пирога и протянул консулу. Если у гостя несчастье и он вынужден покинуть пир, хозяин должен дать ему символической пищи в дорогу.