Они сидели неподвижно, как статуи, в своих одинаковых серых мундирах со знаками Космофлота, вышитыми их женами, они сидели под портретами великих капитанов планеты, одинаково худых, серьезных и даже мрачных.

— У нас есть два пути: изменить курс и следовать к планете Ар–А либо продолжать движение к планете Пэ–У. Я полагаю, что нам следует в этих обстоятельствах продолжать движение к планете Пэ–У, стараясь вновь добиться с ней связи. Увод корабля к планете Ар–А является на настоящий момент лишь допущением, причем неподтвержденным. Выход же из строя второй рации за столь короткое время говорит о злом умысле на самой планете Пэ–У. Следовательно, там существует угроза жизни наших товарищей. Так что я предлагаю пока держать курс к планете Пэ–У. Надеюсь, я высказался кратко и просто, а если у кого–нибудь есть возражения — и я надеюсь на возражения и споры, — то попрошу их высказать со всей резкостью, свойственной нам. Решение тем более серьезно, что, возможно, нам, гражданскому кораблю, придется… воевать.

Капитан замолчал и молчал ровно три минуты. Все остальные также молчали три минуты, потому что, разумеется, никому не пришло в голову возражать капитану. Все они были истинными демократами и презирали этикет и условности, и потому они были согласны со своим капитаном. В ином случае им пришлось бы немедленно его разжаловать.

Через три минуты собравшиеся одновременно поднялись, поклонились капитану, портретам великих капитанов и покинули капитанский мостик.

***

***

Андрей проснулся, вскочил, умылся, напился воды из маленького крана, что был в каюте. Есть хотелось страшно.

Он бы сейчас с наслаждением поднял страшный скандал на весь корабль, но он отлично понимал, что никто этого скандала не услышит.

И вообще, помимо прочего, эта история ему порядком надоела.

Она могла бы показаться детской игрой, если бы от этого не умирали. А ведь Пругу все это кажется совершенно справедливой игрой — он не ощущает себя преступником или убийцей. Когда мы говорим о детстве цивилизаций, то оно видно не только в экономических и социальных законах, но и в психологии каждого отдельного человека. Каждый человек каменного века остается ребенком, сколько бы лет ему ни было. И реакции у него детские. Это же надо — посвятить жизнь желанию стать царем! А потом? Помереть на престоле? Разве это удобнее, чем в кресле без короны?

«А ведь так, — сказал он себе, — нетрудно оправдать любого первобытного злодея. Нет, — сказал он себе, — объяснить. Оправдывать или нет — не наша задача. Наше дело — объяснить, а объяснив, ликвидировать опасность». Хотя, пожалуй, за исключением одного прискорбного случая, который стоил Андрею изгнания из летного состава, ему еще не приходилось попадать в ситуации, в которых он был бы столь бессилен.