Будем исходить из того, что и за частными, но удачными мыслями находится, пусть неявно для самих авторов, верное восприятие природы фантастики. Существующие выводы механически или эклектически несоединимы. Но, выразив неявное в ясном понятии, мы и получим тот центр, к которому незримо сходятся радиусы сегодняшних представлений. Конечно, чтобы найти, нужно знать, что ищешь. У нас есть такое предположение о сути фантастики.

Предпосылкой, скрытой за лучшими теоретическими суждениями, является  п р и н ц и п  г р а н и ц ы. Ф. М. Достоевский писал: «Нам знакомо одно лишь насущное видимо текущее, да и то по наглядке, а концы и начала — это все еще пока для человека фантастическое». В области фантастического действительно сходятся истоки и цели вещей и без опосредовании, впрямую встречаются всевозможные крайности. А крайности и есть ограничивающие, предельные явления жизни и духа. Действие происходит обычно «на краю света» (Г. Гуревич), а в основе-образа лежит «противоречие возможного и невозможного» (КЛЭ, статья «Фантастика»). Но, впрочем, это может быть и любое другое противоречие, например будущего и прошлого. А «край», если его понимать не буквально, а широко, есть  г р а н и ц а, где и сходятся противоречия, и тогда это нечто самое важное как в фантастике, так и для ее научного понимания. Уже в названии жанра обнаруживается встреча в НФ «двух культур» — естественнонаучной и гуманитарной, значительно разделившихся в нашем веке.

Для Тодора Цветанова (Франция) фантастическое в литературе предполагает заложенную в тексте возможность взаимоисключающих объяснений художественного события: как вызванного естественными либо, напротив, сверхъестественными причинами. Когда произведение вызывает такие колебания восприятия, перед нами, по Цветанову, фантастическое произведение. Дарко Сувин (Канада) определяет НФ (science fiction) как литературу «познавательного остранения», где познание сближается с наукой (science), а «остранение» — с природой художественного слова (fiction). Центральное при этом понятие «остранения» подразумевает, по искусствоведческой традиции, резкий сдвиг, создаваемый художником в передаче привычного и знакомого — «искусство делать привычные вещи странными», как говорил Новалис, немецкий романтик. Роберт Скоулз (США) дополнил эту концепцию мыслью об эпохах, в которые человек начинает сознавать себя частью космоса и которые способствуют поэтому росту возможностей и престижа фантастики. У нас ту же идею самостоятельно развивает Т. Чернышева. Но приобщение к космосу как историческое и психологическое событие и означает переход к существованию на границе, как бы «на пороге» бескрайней вселенной. И исторические эпохи такого рода внутренне переломны, революционны, или же пограничны.