Нет!
– Если мне позволят побеседовать с ними, я перестану стрелять!
Если мне позволят побеседовать с ними, я перестану стрелять!
И это чистая правда, подумал он, глядя на аккумуляторную батарею.
– Нет! – снова раздался крик Феннера.
Нет!
Скотина, беспомощно подумал он. Неужто это тебе так важно? Тебе, и Орднеру, и всем остальным мерзавцам?
Скотина
Стрельба возобновилась; поначалу в виде разрозненных выстрелов, а затем началась настоящая канонада. И вдруг он глазам своим не поверил: по улице бежал, держа в руках портативную телекамеру, человек в клетчатой рубашке и синих джинсах.
– Я все слышал! – прокричал он. – Я каждое слово слышал! Он предложил прекратить стрелять, а вы…
Подскочивший полицейский наотмашь ударил его по лицу, и человек в клетчатой рубашке навзничь опрокинулся прямо на тротуар. Камера отлетела в сторону, а секунду спустя разлетелась вдребезги после трех метких выстрелов. Из ее чрева вывалилась искореженная бобина с пленкой. И тут же возобновился огонь.
– Феннер, пусть они пропустят телерепортеров! – завопил он. Горло саднило с непривычки, перетруженные мышцы мучительно ныли. Руку жгло, а от бедра распространялась вверх пульсирующая боль.
Феннер, пусть они пропустят телерепортеров!
– Сначала выходите сами! – прокричал в ответ Феннер. – Тогда и объяснитесь!
Сначала выходите сами!
Тогда и объяснитесь!
От этой отъявленной лжи его захлестнула слепая ярость.
– АХ ТЫ ГАДИНА! ДА У МЕНЯ ЗДЕСЬ НАСТОЯЩАЯ ПУШКА! СЕЙЧАС Я НАЧНУ СТРЕЛЯТЬ ПО БЕНЗОБАКАМ, И ВОТ ТОГДА ВЫ У МЕНЯ ПОПЛЯШЕТЕ!
АХ ТЫ ГАДИНА! ДА У МЕНЯ ЗДЕСЬ НАСТОЯЩАЯ ПУШКА! СЕЙЧАС Я НАЧНУ СТРЕЛЯТЬ ПО БЕНЗОБАКАМ, И ВОТ ТОГДА ВЫ У МЕНЯ ПОПЛЯШЕТЕ!
Тишина. Ага, проняло!