— Празднества? — спросил старший клирик недоумённо.

— Кровавый карнавал, сатанинская вечеринка! — Клемент захохотал, глядя в круглые испуганные глаза. — Быстро! — Он успокоился, взяв себя в руки. — Я хочу, чтоб через час здесь уже никого не было.

— Я прикажу отрядам собираться. — Старший клирик рванул к двери.

— Никаких отрядов! — остановил его Клемент. — Человек десять, не больше. Лучших. Испытанных. Остальные пускай расходятся, рассеются по городу, смешаются с толпой и ждут своего часа… Вы что? Действительно не видите, что происходит?

Далеко над городом заходило солнце.

Взбежав на вершину холма, Эдель вглядывалась в переплетения улочек, едва угадывавшиеся за стенами домов. Алые отсветы полыхали меж узких проёмов.

— Это праздничная иллюминация, — сказала она, положив руку на голову волка, — просто праздничная иллюминация.

— Потешные чучела, — подтвердил горбун, усмехаясь.

— Смеёшься? — процедила она сквозь сжатые зубы.

— Я?! Помилуй! — Он скалился, глядя прямо в глаза.

Волк зарычал. Пепельно-серая шерсть поднялась дыбом.

— Если город займётся пламенем… — Горбун склонил голову, посмотрел пристально, взгляд к взгляду. Беспросветно-чёрный против янтарно-жёлтого. Заскулив, волк потупился. — Если город займётся пламенем, ты сразу же поймёшь это. Поверь, — он снова улыбнулся, обнажив кривые желтоватые зубы, — это невозможно перепутать ни с чем. — Развернувшись, он заковылял прочь.

— Ты обещал! — Она чуть не плакала. — Ты обещал защитить город! Ты сделаешь?!

— Девонька, — усмехнулся горбун через плечо, — у этого города полным-полно защитников. Бронислава скорее сломает себе зубы, нежели разгрызёт этот орешек. Что тебе город? — Он стал на своё место в круге. — Не здесь разыграется главная битва.

Понурившись, она привычно развернулась, спеша занять привычное место.

— Не сюда! — Горбун хохотал, смаргивая выступавшие на глаза слёзы. — Ты больше не Первая. Забыла?

— Нет! — отрезала она зло и развернулась, сделала шаг, став Девятой. Волк свернулся у ног, рыча тихонько.

— Вот так, — улыбался горбун, потирая руки. Сухо шелестела желтоватая кожа. — Лучший друг висельника! — закричал вдруг он, и ворон вынырнул из тьмы, хлопая крыльями, опустился на горб. — Какая жалость… — Девочка вопросительно вскинула бровь. — Какая жалость, — продолжил он, пальцем поглаживая стальные когти, — что нельзя оказаться в двух местах сразу… Да, Марк?

— Да, — ответил воин, поднимаясь на холм. — Именно.