Потом, стоя перед князем и рассказывая о каждой мелочи, передавая каждое Темкино слово, Марк только утвердился в своем решении: было бы слишком мучительно и подло повторять откровения побратима. А смолчать не смог бы, как не мог ослушаться ни одного отцовского приказа.

Но хуже всего стал ужин. Князь произнес: «Честь – только для знати», и у Марка ослабели пальцы, он еле удержал ложку.

– Нам есть по кому мерить свои поступки, перед чьей памятью держать ответ, о чьей доблести помнить. Наша жизнь составляет славу или бесчестие всего нашего рода, – говорил Крох.

– Я все же думаю, что для чести не нужны подпорки, – заметил Темкин отец.

Робкая надежда, что князь Торн сможет переспорить, шевельнулась в душе. Марк не поднял глаз: не приведи Создатель, заметит тот, кого он называет отцом.

– Это не подпорки. Это – род, уважаемый князь. То, чего нет у других.

«Но у меня есть мама», – мысленно возразил Марк.

– …есть только одна вещь, которую они признают и согласно которой живут – власть. Чем крепче держишь, тем меньше погани. Только власть.

Тяжелое слово. Как удар кулаком. Хлесткое – как кнут. Соленое – как кровь. Власть – это слово рубцами написано у Марка на спине.

– Вспомните, хоть один байстрюк прославился благородством или ратной доблестью? Только те, кого из милости оставили в семьях и держали вот так, – на ладони Кроха лежала смятая в бесформенную массу лепешка.

Так, согласился Марк. Именно так раздавил его отец.

– Кстати, Маркий сказал, что ваш сын якшается с крестьянскими щенками.

Марк поднял голову и встретил возмущенный взгляд Темки. Что-то говорил старый капитан, возражал Крох, но все это было уже не важно.

– Власть, только власть! Страх перед сильным – вот залог спокойствия. И я воспитаю Маркия правильно.

Боль. Ворс ковра под щекой.

– Не так ли, Маркий?

Ослепительное зимнее солнце. Ворсистая веревка, стянувшая запястье.

– Ты ведь уже знаешь цену власти и страху?

Изморозь на стене. Та же веревка на горле.

– Да.