II

II

Усевшись в тарантас, я скоро забыл о всех памятниках древности, так как для неопытного путешественника езда по енисейским степям кажется настоящим подвигом, требующим крепких нервов.

Чем дальше мы подвигались к Саянам, тем суше и бесплоднее становилась почва. Вместо ярких цветов и сочной травы появились колючие кустарники, склоны холмов засеребрились ковылем и полынью. Степь как будто разом постарела и поседела, стала неприветливой и молчаливой. Но зато на юге развернулись и выросли блистающие снежные горы. По их склонам весь день разливалась заря, и казалось, что там, где они поднимались, было вечное спокойное и ясное утро.

Я успел привыкнуть к своему тарантасу. Часто, вместо того, чтобы останавливаться на ночлег в каком-нибудь глухом поселке с черными бревенчатыми избами, мы располагались вечером под открытым небом, вблизи ручья или колодца. Впрочем, и поселки попадались все реже и реже; иногда мы ехали целые дни, не встречая ни одной живой души.

Было что-то величественное и торжественное в безмолвии этой необъятной равнины. Медленно двигалось над ней солнце в пустынном небе, и казалось, что огненному диску надо во много раз больше времени, чтобы дойти от одного конца степи до другого, чем совершить тот же путь над землей, давно покоренной человеком. А ночью, лежа в тарантасе, я по целым часам смотрел на черное небо, и мне казалось, что в первый раз я вижу его таким прекрасным и огромным, с потоками звезд и вихрями серебристой пыли.

Через неделю после начала путешествия, когда мне уже пора было возвращаться обратно, я почувствовал наступление той особенной болезни, которая хорошо знакома всем, кто странствовал в пустынных неисследованных углах земли: лежавшая впереди пустыня начала приобретать для меня непреодолимую притягательную силу; она влекла меня к себе, как магнит притягивает железо. Единственным желанием было подвигаться все дальше и дальше в голубоватую даль, затканную золотыми узорами.

На юге, в блистательной короне снегов, стояли синие и уже совсем близкие горы. Я мог рассмотреть узкие, словно рассеченные ударом меча долины, темно-зеленую щетину первобытного леса и серебряные нити водопадов. Поднималось солнце, степь наливалась золотом, и мы снова до наступления ночи продолжали медленно подвигаться к голубым горам, с трудом прокладывая путь среди песчаных холмов и зарослей колючего кустарника.

III

III

На девятый день путешествия я увидел в стороне от дороги, — если можно так назвать русло высохшего потока, по дну которого мы подвигались, — высокий каменный столб. Сверху донизу он был покрыт фигурками вроде тех, какие рисуют дети. Монолит поднимался над землей более чем на сажень, но, по-видимому, истинные его размеры были еще значительней, так как в той части степи мелкая серая пыль покрывала всю равнину подобно илу, который из года в год наслаивается в устьях больших рек. Мое внимание привлекла фигурка человека в верхнем ряду знаков, указывающая на целый ряд слегка изогнутых палочек. Я сосчитал эти палочки: сорок шесть. Может быть, эти значки указывают число камней до какого-нибудь важного пункта древней цивилизации?