Она срывает с меня рубашку, расстегивает мои брюки.

— Я хочу, чтобы ты в меня вошел.

— Я напоил тебя таблетками счастья!

— Плевать!

— У тебя истерика!

— Снимай свои чертовы портки, слышишь?! Живо!

— Ты мне нравишься! Очень нравишься! Честное слово! Ты под таблетками, Аннели! Я не хочу, чтобы мы с тобой так…

— Заткнись! — шепчет она мне. — Иди сюда…

Подтягивает колени к подбородку, снимает с себя трусики, остается нагая на зеленой траве. Приподнимает таз, тянется мне навстречу… У меня голова кругом; солнце в зените. Она сдергивает, стаскивает с меня белье. Теперь мы оба голые, белые. Обнимает меня за ягодицы, направляет…

— Видишь… А ты говоришь — не хочешь… Ну…

— Зачем… Зачем… Не надо…

На одном из холмов возникают человеческие фигурки: экскурсия. Наверное, парк уже открылся. Они замечают нас, показывают, машут нам руками.

— Там… На нас смотрят… — говорю я Аннели.

А рука моя сама ищет ее; два пальца в рот, облизываю, чтобы… И вдруг наваждение проходит.

— У тебя кровь, Аннели. У тебя там кровь.

— Что?

— Тебе надо к врачу. Вставай. Нам надо ехать к врачу! Что они с тобой сделали? Что с тобой сделали эти ублюдки?!

— Подожди… Обними меня хотя бы. Пожалуйста. Просто обними… И мы пойдем… Пойдем куда скажешь…

К нам уже кто-то шагает размашистой походкой возмущенного человека, который твердо вознамерился пресечь бедлам. К черту его! Я слишком много задолжал этой девчонке.

И я опускаюсь на землю рядом с Аннели и осторожно, как будто она сложена из бумаги, обнимаю ее. А она прижимается ко мне всем телом — и ее трясет, бьет так, будто она умирает, будто это агония. Я держу ее, придавливаю руками к себе — грудь к груди, живот к животу, бедра к бедрам.