Бред собачий.

— Она не похожа на арабку, Радж, — трогает его за руку Соня.

— Я не арабка, — поднимает глаза Аннели. — Моя мать там работает в миссии. Красный Крест. Она врач.

— А ты откуда, говоришь? — Старикан прикладывает ладонь к волосатому уху. — А, мальчик?

У Аннели есть мать.

Ее мать работает в Красном Кресте. Лечит бесплатно нелегалов. Ее мать в нескольких кварталах отсюда. Она жива. Аннели была в интернате, но она знает, кто ее мать и где она живет. Ее мать не умерла. Тут ее дом.

Земля со скрежетом тормозит, надетая на несмазанную ось, останавливается, океаны выплескиваются из берегов, континенты собираются гармошкой, людишки летят кувырком. Меня знобит.

— Не ври! — лаю я. — Не смей!

— Я не вру, — спокойно отвечает Аннели.

— Эй, мальчик! Ты оглох? Соня, возьми у меня слуховой аппарат, подари мальчику…

— И ты не ври. — Аннели смотрит на меня.

— Я не отсюда! Я из Европы! Из настоящей Европы! — говорю так, чтобы он услышал это своими старыми волосатыми ушами.

— О как! И зачем ты полез в эту чертову дыру? — интересуется старик.

— Не мог оставить Аннели одну. — Я выдерживаю ее взгляд.

— Жених и невеста! Жених и невеста! — поет тоненький голосок под столом.

— И что же она за врач, твоя мама? Давай импровизируй! — клокочу я.

— Репродуктивная медицина.

— Какое совпадение! И почему же мы тогда не обратились к ней с нашей проблемой? Кому такое доверишь, как не мамуле?! — Я не слышу себя, но весь стол уже пялится на нас.

И тут она бьет меня наотмашь тыльной стороной ладони — по губам, по зубам. Сильно, остро, больно, так, что слезы брызжут из глаз.

— А ты своей такое доверил бы?! — произносит она тихо и яростно.