— Легче мне будет, когда он околеет, ясно? Жаль, мы не до смерти его ухайдокали!

— Послушай. — Девятьсот Шестой останавливает меня. — Он же живой человек. Идиот, злыдень, изврат — но живой человек. Как его тут оставить? Навсегда? Тут никого оставлять нельзя…

— Это я живой человек! Я! А он мразь!

— И ты тоже живой. Себя же ты прощаешь?

— Ты же не знаешь, что было! Что было, когда я бежать пытался! В лазарете…

— Знаю, — качает головой Девятьсот Шестой. — Мне пацаны рассказывали. Ты просто пойми… Ты можешь этому конец положить. Он тебе руку протягивает.

— Ты добренький, а? Всех прощаешь! Мать, этого… Твое дело! Но как только эта гадина отсюда вырвется… — Мне трудно говорить, дыхание обрывается. — Как только он переступит порог… Он нас всех сожрет. И меня первым!

— Не сожрет… Не думаю. Если его все простят, понимаешь? Если все отпустят. В нем уже щелкнуло что-то. Он не тот.

— Пусть хребет у него щелкнет. Тогда и я с ним поговорю.

— Ты не для него это сделай! Ты себя отпусти! Как тебе с этим жить-то потом?

— Сладко. Слаще некуда! — И я сплевываю. Наваливаются экзамены.

Я почти все сдаю на «отлично», всего на один балл отстаю от Триста Десятого, нашего рекордсмена. Девятьсот Шестой валяет дурака, но все же наскребает на освобождение, остальные болтаются где-то между нами.

Пятьсот Третий совершает невозможное.

Алгебра и язык сдаются ему так же, как сдалась вся наша десятка. Он даже не самый худший среди нас. Когда объявляют результаты экзаменов, он весь лучится от счастья. Я смотрю на него — и улыбаюсь. Он, забывшись, улыбается мне в ответ.

И снова подкатывает со своей протянутой рукой.

— Правда, Семь-Один-Семь… Мир, а? Мир? Забыли, и все! Ты меня освобождаешь. Я — тебя. Так наружу хочется! Выйдем, а? Вместе выйдем! Чего тут оставаться? Ну? Прощаешь меня? Мир?

Вот она, его рука. Та, которой он себя тискал, пока меня рубахами душили. Та, которой он меня по щекам хлестал. Та самая.

— Мир, — выдыхаю я. — Мир.

— Во! Во-оо! — Он хлопает меня. — Нормальный ты пацан! Я ж знал!

Я его не слушаю: все пытаюсь понять, где оно, то облегчение, которое мне обещал Девятьсот Шестой. Нет его.