«Не могу справиться с беспокойством», – прошептала Джина.

«Бояться нечего, – заверил ее Дон. – Они столько раз испытывали этот метод на собаках и шимпанзе, что могут провести эксперимент с завязанными глазами».

«Говорят, те, кто возвращаются к жизни… иногда теряют рассудок».

«Ничего такого со мной не будет».

«И еще одно – статья в сегодняшней газете. Она не повредит твоему архетипу в представлении некоторых людей?»

Дон пожал плечами: «Может быть, а может быть и нет. Так или иначе, она делает архетип более четким. Сосредоточивает на мне внимание тех, кто раньше обо мне не вспоминал».

В то же время Воинствующий Хью Бронни стоял в лекционном зале Орандж-Сити и зачитывал статью вслух перед семнадцатью тысячами завороженных последователей. Тощая долговязая фигура Хью наклонилась с трибуны к слушателям; он смаковал каждое слово – так, как дворняжка смакует лакомые кусочки, вытаскивая их из кучи отбросов. Время от времени он поднимал голову и обозревал аудиторию. С его точки зрения происходящее выглядело как передержанный снимок – расчерченное черными провалами дымчатое воздушное пространство, озаренное слепящими прожекторами, пестрящее смутными бледными лицами. Хью больше не думал о слушателях как об отдельных человеческих существах. Они составляли единственную в своем роде массу, податливую, как воск, но стимулировавшую и возбуждавшую его отзывчивостью подобно жесткой щетке, поднимавшей волоски на его длинной костлявой шее.

Воинствующий Хью Бронни читал – и торжествовал. Статья закончилась. Слушатели молчали – Хью ощущал биение семнадцати тысяч сердец, напряженное мерцание тридцати четырех тысяч впившихся в него глаз. Хью ощущал нараставшую опьяняющую волну огромной власти. Эти люди ждали, чтобы он сказал им, чтó делать – чтобы он вел их за собой. Он мог настраивать и формировать их умы по своей воле, управлять ими, как рыбак управляет удочкой, забрасывая леску с крючком и наживкой.

«Я прочту эту статью снова, – гортанно произнес Хью. – И пока я буду читать, задумайтесь о неслыханной наглости этих дьявольских алхимиков». Он снова обвел глазами слушателей и повысил голос так, чтобы теперь он звучал на манер гобоя: «Атеисты!» Хью вглядывался в смутную массу лиц: «Мерзкие вандалы, готовые взломать врата Царствия Небесного!» Хью замолчал. Замерло даже дыхание толпы; никто не шелохнулся. Наступила потрясающая тишина, возможная только в огромном помещении, где в лучах слепящих прожекторов сидели семнадцать тысяч человек.

Голос Хью угрожающе понизился на октаву: «Если ваша кровь не кипит так, как кипит моя – вы не смеете называть меня Воинствующим Хью Бронни, не смеете называться христианскими крестоносцами!»