Я извинился и спросил:

— Вы Артамонов?

Он подтвердил, но в его глазах появилась настороженность. Мое обращение было, по-видимому, необычным для него и странным.

— Что вам надо-то, барин? — спросил Артамонов встревоженно.

Нужно было действовать напрямую.

— Слышал я, Стефаныч, что ты изобретаешь велосипед?

— Как-то странно вы говорите, барин. — Он явно не понимал меня или не хотел понять. — Быват, конечно, что-нибудь и кумекаю, так, для себя. Но этот, как его лисепед, не делал, да и не знаю, что это такое!

Меня осенило: ведь слово «велосипед» появилось гораздо позднее.

— А как у тебя дело с самокатом?

Артамонов подозрительно посмотрел на меня.

— Дык вить как сказать! Мыслишки кое-какие есть, не без этого. А откуда вы знаете-то, барин?

— Так, слышал… — неопределенно ответил я.

Он почесал бороду и неожиданно с воодушевлением заговорил:

— Это точно! Задумал я одну штуковину, да не знаю, что выйдет! Вроде бы все правильно, а вот как на ней ездить, не знаю.

Он провел меня в сарай и выкатил из-за поленницы дров тот самый велосипед, на котором в начале прошлого века он приехал в Москву. Этот велосипед я уже видел в Политехническом музее столицы.

Критически осмотрел я ажурную раму, руль, педали, и сердце мое вздрогнуло: от меня сейчас зависело, увидит ли это творение свет!

— Ну и что это такое? — скучным голосом спросил я его, точно придерживаясь роли, которую предстояло мне сыграть.

— Самокат, барин…

— Как же он будет катиться? — насмешливо произнес я. — Ведь в нем всего два колеса!

— Так-то оно так! — согласился Артамонов.