На обратном пути наталкиваемся на интересное зрелище. В небольшом бассейне в пять-шесть квадратных метров, температура воды в котором достигает 60 градусов и над которым стоит густое облако пара, на каменном постаменте греются склянки с темной жидкостью. Старый араб с умным, изборожденным глубокими и частыми морщинами лицом приглашает нас. Он не расхваливает товар, он не зазывала. Он говорит серьезно и с достоинством: «Подойдите! Ведь вам любопытно узнать, что здесь. Не стесняйтесь. Любознательность не порок, а добродетель. Подойдите, попробуйте!»

Выясняется, что в склянках настойка из трав — «травяной сок». «Нет лучше средства при болезни желудка или ревматизме!» — разъясняет старый араб. Один со своей настойкой он конкурирует здесь с прославленными источниками. Трудно сказать, кто побеждает в этой неравной борьбе. Во всяком случае, в источниках мы не купались, а настойку попробовали все.

И вот снова мчит нас автобус по ровной дороге. Мы проезжаем Мензель-Бу-Зельфа, один из центральных сельскохозяйственных районов. Горько смотреть на доисторические орудия, которыми обрабатывают крестьяне землю! Когда видишь такие картины, с особой силой ощущаешь, насколько же страшен колониализм! На сколько веков задержал он развитие многих стран, целый континент!

Мы едем все дальше. Теперь, уходя к самому горизонту, простираются плантации цитрусовых. Это Бени-Халлед.

Прибываем в веселый оживленный городок Набель. Он знаменит своими кружевами, а главное, горшечным производством. На всех картах и в справочниках рядом с кружочком, обозначающим Набель, неизменно изображается амфора. Мы проезжаем по улицам города и то и дело наталкиваемся на горшечные лавки. Порой кустари располагают свою посуду прямо под открытым небом на лотках, а то и просто на земле.

Мы проникаем в одну из лавок и останавливаемся пораженные. Огромное высокое помещение буквально заполнено всевозможными изделиями местных гончаров. Они стоят на прилавках, на стеллажах, висят вдоль стен до самого потолка, разложены на полу и на подоконниках. Одни уже покрылись пылью, другие же сверкают только что застывшей краской, третьи стыдливо прячут свою глиняную наготу, еще не одетые в наряд ярких красок, четвертые вообще находятся в стадии, так сказать, сотворения.

Вот маски, изображающие человеческие лица, простые, грубые, но сколь живые! А вот особые национальные вазы-барабаны: дно их срезано, а вместо него натянута промасленная бумага. Если быстро ударять по ней пальцами, глухой, гулкий, дробный звук наполняет комнату. Эти вазы-барабаны гигантских размеров — их с трудом держишь в обеих руках, а есть вазы-лилипуты, которые прикрепляются в виде брошки к дамскому платью, в них и барабанить-то трудно: их затянутая бумагой поверхность меньше мизинца.