– А вот и граф Лотар почтил нас присутствием!

Дюрера схватили, связали и швырнули на пол, рядом с остальными.

Дисмас приподнялся. Дюрер с ужасом глядел на него.

– Я только что поздравил мастера Дисмаса с успешным перенесением святыни, – пояснил Карафа. – Теперь ваша очередь принимать поздравления. Вы наверняка исполнили свою роль в Тайной вечере не хуже, чем в предыдущем спектакле.

Дюрер во все глаза смотрел на сложенную плащаницу.

– По-моему, мы с вами знакомы, – сказал Карафа. – Где-то я вас…

– Нет, – ответил Дюрер, покосившись на Дисмаса.

– У меня прекрасная память. Во Флоренции? Или в Венеции?

– Я бы, несомненно, запомнил такую яркую личность, как вы, – пробормотал Дюрер.

Карафа передал плащаницу телохранителю, присел перед художником на корточки, пристально вгляделся ему в лицо и намотал на палец рыжий локон.

– Очаровательные кудри… – Карафа выхватил кинжал из ножен и срезал прядь волос. – На память. Сувенир, – пояснил он и приставил острие клинка к щеке Дюрера. – Жаль уродовать такую милую мордашку… Еще раз спрашиваю: где мы встречались?

– Скажи ему, – выдохнул Дисмас.

– В Венеции.

Карафа, повернув клинок плашмя, с улыбкой шлепнул Дюрера, словно школьный учитель, журящий нерадивого ученика.

– Когда? – спросил он, вставая.

– Когда герцог Урбинский с дожем проверяли, как продвигается работа Тициана над «Успением Богородицы» в соборе Санта-Мария-Глориоза-деи-Фрари.

– Как же, помню! А в какой роли вы тогда выступили?

– Тициан – мой друг.

– Надо же! А что вы делаете в Шамбери, изображая аристократа среди этого сброда?

– Они тоже мои друзья.