Подъезжают прямо ко входу в корпус. Здесь водитель окончательно высаживает всех, открывает багажник, помогает пассажирам разобрать сумки и кофры, у кого они есть. Он торопится, прикрикивает негромким матом. Ему хотелось бы уехать поскорее отсюда.

Люди постепенно, словно вода в воронке, всасываются внутрь. Вытягиваются вереницей к стойке, за которой восседает квадратная женщина, распахнувшая перед собой гигантского формата тетрадь в клеточку. В тетради — записи от руки очень неразборчивым почерком. За спиной — фанерная доска, прошитая, как шрапнелью, круглыми отверстиями, из которых торчат массивные деревянные груши с маленькими ключами.

— В порядке очереди, — сварливо говорит женщина. — Вас много, а я одна.

Они подходят в порядке очереди, расписываются, получают ключи. Некоторые что-то спрашивают, но неуверенно и скудно. И все равно не получают ответа.

Через сорок минут вестибюль пуст; все разошлись по номерам. Вахтерша захлопывает свой гроссбух и встает. Она здесь тоже особенно не при чем, но у нее все учтено и записано.

Это удобно.

№ 23, полулюкс, южный

— Две комнаты, видишь? А ты говорил.

— Вот и хорошо. Здесь мы, в маленькой дети.

— На одном диване? Как ты себе это представляешь? Тут, смотри, две кровати, расставим к стенкам. А на диване — мы с тобой.

— А телевизор?

— Боже мой, какой теперь телевизор?!..

— Действительно… все время забываю.

— Мам, а там балкон!

— А с него море видно! И качельку!!!

— На балконе осторожнее, не кувыркнитесь.

— Мам, а можно мы пойдем покатаемся?

— На той качели, которая внизу? Мы пошли, да, пап?

— Стойте!!!

— Да не ори ты так на них. Подождите, сейчас вместе пойдем. Пока мама разберет сумки. Ага?