Казарменный этикет предполагал немедленно упомянуть бородатый анекдот про «отдание чести в движении», но я промолчал.
– Спасибо за поздравления, Гилви. Жаль, что варенья твоего тут, наверное, не найдётся, а так бы отпраздновали обязательно.
– За нами не заржавеет, – засмеялась она. – Так, значит, тебя можно по-прежнему звать Русланом? Без добавления «господин лейтенант»?
– Можно, можно. Но, Гилви, ради бога, скажи, что тогда…
Она помрачнела. Отвела глаза. Вздохнула – и осторожно отвела не по форме длинную прядку волос, прикрывавшую шею пониже мочки левого уха. Там тянулся вниз уродливый шрам, багровая шишка, вся перевитая тёмно-алыми ниточками сосудов. Малоприятный шрам. Необычный, скорее напоминает опухоль.
– Это… оттуда?
– Откуда ж ещё, Рус? Они ворвались внутрь… живая Туча, ядовитые не то жуки, не то мухи, ещё какие-то крысы с крыльями… накинулись… их было так много, что просто завалили всех.
– А броня?
– Броня тоже имеет свой предел, Рус… Наверное, они её как-то кислотой.
– Кевларовый пластик никаким кислотам поддаваться не может, Гилви. Это же альфа и омега…
– Короче,
– Так как же тебя из карантина выпустили?
– Всю просветили, всю искололи… я думала, последнюю кровь на анализы изведут. Ничего не нашли. Боялись, как бы во мне
– Ерунда, – как можно более беззаботно сказал я. – У них должен быть очень специализированный метаболизм, совершенно бешеный темп развития. Такой зародыш уже пожрал бы тебя изнутри.
– Врачи то же самое говорят, Рус, – её губы вдруг задрожали. – Врут, наверное. Успокоить хотят…
– Гилви, если б они имели хоть малейшее подозрение, они б тебя ни в жизнь не выпустили из карантина, – уверенно сказал я. – Так и держали бы под капельницей. Или вообще бы… усыпили. Ты ж понимаешь, какая это может быть угроза.