Он резко поднялся со стула и с грохотом поставил кружку на стол, расплескав кофе повсюду. Он заходил по офису, не смотря на Анну и кружа снова и снова по замкнутому пространству, как зверь в клетке, пока Анна настороженно наблюдала за ним со своего кресла. Он хмурился, глаза не видели ничего вокруг, а уродливое лицо пылало гневом, разочарованием и чем-то, что было похоже на отчаяние. Едва сдерживаемая ярость чётко проступала в напрягшихся мускулах рук, в расправленных плечах и тяжёлой поступи ног. Анну напугала такое состояние Льюиса — сильный мужчина перед лицом принятия трудного решения. Он всё ускорялся и ускорялся, сжимая кулаки так сильно, что побелели костяшки пальцев. Рано или поздно он взорвётся, вопрос только в том, кто пострадает. Помимо него самого.

— Анна, я не знаю, что делать!

Голос его прозвучал хрипло и уродливо, и она вздрогнула. Льюис этого не заметил.

— Всё, во что я верил похоже было создано на песке, и первый же прилив смыл всё. Все оказались не тем, кем я думал, даже я сам. Куда бы я не посмотрел — всё разваливается на части. Люди сходят с ума, все наши учреждения стоят на глиняных ногах, даже Ужас появился и идёт по наши души. Я наконец-то обрёл любовь после стольких лет одиночества и теперь вынужден оставить её. Потому что как и моему проклятому предку, мне не позволено думать о самом себе, о своих желаниях и потребностях. Я Парагон и Охотник за Смертью, и я должен быть выше этого. Я должен... я должен...

Слёзы потекли ручьём по его уродливому лицу, сопровождаемые резкими, хриплыми звуками, от которых сотрясалось всё тело. Он остановился и ударил кулаком по ближайшей стене. Он бил снова и снова, вкладывая в каждый удар всю силу и отчаяние, разбивая в кровь костяшки пальцев. Анна прикрыла рот рукой, когда отчётливо услышала, как хрустят и ломаются кости. Кровь стекала по стене, но Льюис всё продолжал бить по ней, не переставая всё это время душераздирающе плакать. Анна медленно поднялась с кресла, подошла к нему сзади и нерешительно положила руку ему на плечо. Он обернулся с искажённым лицом и тяжело дыша, а затем обнял её, прижимая к себе как ребёнка. Она нежно покачивала его, бормоча успокаивающие слова, пока он плакал, уткнувшись лицом ей в шею. Они крепко держались друг за друга, прямо как в детстве, когда казалось весь мир ополчился против них. Наконец, у Льюиса закончились слёзы, оставив в его душе ужасную, гнетущую пустоту.

И именно он был тем, кто отстранился первым. Тем, кто выпрямился и мягко отстранил Анну. Он всегда был тем, кто мог принять трудные, тяжёлые и необходимые решения. Анна отступила назад, задумчиво глядя на него. Льюис нашёл чистую салфетку и вытер глаза. Его руки больше не тряслись. Он посмотрел на свои окровавленные и сломанные руки, поморщился, когда впервые почувствовал боль, а затем неловко стал оборачивать салфетку вокруг них. Анна наблюдала за тем, как он это делает и почувствовала тупую, стылую боль в районе груди, там, где было её сердце, если бы она верила в такие сентиментальные вещи, как сердце, и из неё вырвались слова прежде, чем она смогла себя остановить.