Наконец она поднялась и пошла через комнаты дворца с шелестом дорогого платья. Придворные уступали ей дорогу, джинны прятались по углам. Госпожа была не в настроении, а это всегда плохо заканчивалось.

София сбежала по лестнице, почти бегом прошла в свои личные лаборатории, свернула в узкий коридор. Два охранника-джинна сразу же низко поклонились. Пистис движением руки приказала открыть тяжелые, массивные двери. Она вошла в большую комнату без окон. Свет давали световые шары, висящие под потолком. Пол и стены комнаты покрывали толстые дорогие ковры. Здесь почти не было мебели. Ложе заменяла низкая возвышенность, заваленная мягкими одеялами и расшитыми подушками. Такие же подушки валялись на полу и служили для сидения. В углу стоял маленький низкий столик, покрытый цветной эмалью.

Огромный серебристый ангел сидел неподвижно на полу посреди комнаты. На его лице не было никакого выражения.

София приблизилась к нему.

– Это я, – прошептала она. – Скажи, что узнаешь меня.

Взгляд серебряных, словно ртуть, глаз встретился со взглядом Пистис.

– На колени! – вдруг прохрипел ангел. – Исповедай грехи! Слава! Слава! Правице Господа! Приближается эон эонов, Великий Архонт, Владыка семи высот! Хвалим! Слава!

София отступила. На прекрасном лице с высокими скулами появилось выражение отвращения и смущения. «Какое падение, – подумала она. – Господи, хорошо, что он сам не может этого видеть».

Серебряный ангел по-идиотски захохотал, мотая головой. Из уголка бледных губ потекла слюна.

– Слава! – захрипел он, упал на четвереньки и начал крутиться волчком на ковре.

Пистис прикрыла глаза. Недавняя ярость испарилась в мгновение ока. Начальница женских хоров почувствовала внезапную слабость и усталость. И старость. Словно она действительно принадлежала к давней эпохе. Ее отпустила жажда мести, покинули силы сражаться. «К чему мне стремиться, – с горечью подумала она. – Течение времени не повернуть вспять. Большинство давних эонов, владык умерли или ожидают конца в своих тихих сельских владениях. Их уже не волнует власть, не привлекает политика. А Ялдабаот? Мой прекрасный, гордый серебряный князь? Что от него осталось?»

Она стояла беспомощная, покинутая напротив сумасшедшего ребенка. «Я одна в этой комнате, – с грустью подумала она. – Его уже нет». Грудь сжимало от невыносимого груза, горло странно сдавило, но София не могла плакать. Она никогда еще не чувствовала себя такой одинокой, такой растерянной, но даже сейчас слезы не хотели литься. «Может, Разиэль прав, – промелькнуло у нее в голове. – Может быть, мы просто сумасшедшие старики, ослепленные любовью к давно прошедшим временам. Я стала реликтом прошлого, мамонтом, законсервированным в ледяной атмосфере золотого дворца?» Ухоженной узкой ладонью она дотронулась до щеки. Она оказалась холодной, как мрамор.