Он пришёл вечером, на закате. Пускать к Эсне не было велено никого, но Дерек, который не первый год держал в своих руках управление бытовыми нуждами Цитадели, имел большое влияние на стражников, поэтому часовой у дверей Эсны охотно отвернулся и сделал вид, что ничего не видел. В конце концов, в Цитадели Дерек был первым лицом после самого владыки, и столь часто выступал исключением из любых приказов, что это даже не казалось нарушением.

Увидев его, Эсна невольно вскрикнула: всю левую часть его лица украшал отвратительный свежий кровоподтёк. В закатных красных лучах он казался особенно страшным.

— Что с тобой случилось? — бросилась она к нему в тревоге, но замерла, не дойдя, натолкнувшись на его непривычно серьёзный и мрачный взгляд.

— С чердака навернулся, — сухо повторил придуманную сегодня ложь он, прислоняясь к закрытой двери спиной и локтями.

Он не отрывал от неё глаз — странных и незнакомых, потому что странно было видеть его без улыбки, без привычных искорок во взгляде, без какого-то неуловимого ощущения лёгкости, которое, казалось, влетало в любое помещение вместе с самим Дереком.

Эсне стало страшно; она подумала, что произошло что-то совершенно кошмарное, поэтому вздрогнула от удивления, когда он неожиданно заявил:

— Я уезжаю.

— Куда? — удивлённо моргнула она, пытаясь понять, почему эта простая фраза прозвучала настолько драматично.

Он усмехнулся правой половиной лица — левой двигать было больно — и пояснил:

— Далеко.

Это ничего не объяснило, поэтому Эсна удивлённо поморгала ещё и переспросила:

— Зачем?

Он долго молчал, так и не отводя от неё непривычно тяжёлого взгляда, потом вздохнул и пояснил:

— Я совсем уезжаю, Эсна. Если угодно — я сбегаю.

Она уставилась на него с полнейшим непониманием, и он, наконец, заговорил. Его голос был непривычно тих и медлителен, словно каждое слово он тщательно обдумывал, вкладывая в них особенно осмысленное значение.

— Я устал, Эсна, — размеренно начал он. — Устал быть вечным мальчиком на побегушках, устал быть любимой игрушкой, устал бегать за Грэхардом и вилять хвостиком на манер комнатной собачонки, — он снова усмехнулся правой стороной лица.

Он выглядел непривычно мрачно. Всегда, когда Эсна видела его, он был оживлён, весел, лёгок и порывист. Его лицо радовало богатством мимики, его взгляд неудержимо горел, его движения были быстрыми и ловкими. Всегда он выглядел юношей лет двадцати, и сегодня впервые, глядя на его муторно-неподвижное лицо, на котором отчётливо легли усталые складки, подчёркнутые красными отблесками, она осознала, что ему не меньше тридцати.