Сир Тордж регулярно отправлял воребов с посланиями, в которых не только отчитывался об успехах, но и делился слухами – простолюдинам скучно жилось, если они не могли пообсуждать правящую верхушку.

Излюбленных тем было две – личная жизнь Его Высочества и его предпочтения в постели и разнообразные истории о магии, проклятиях или наградах Богов, разумеется, все это связывали со стремительным взлетом третьего сына лорда Династии Форестов вверх. Быть может, подобное коснулось бы и короля, но мальчик был еще слишком мал и потому не удостаивался особого внимания.

Слухи, даже самые неприятные, не оскорбляли регента, а скорее забавляли. Они не могли причинить вреда, а огромный интерес к его персоне льстил.

Среди культистов, с которыми понемногу сближался Цом, также были популярны сплетни, и слугу постоянно просили рассказать, что являлось правдой, а что было исключительным вымыслом, не имеющим под собой ни единого доказательства.

– Мьелорд, мне не дозволено говорить этакое.

Цом каждый раз отнекивался и боялся оскорбить своего правителя.

– Ох, прекрати, Цом. Уверен, я слышал вещи и похуже.

Так начинался почти каждый их разговор, и почти каждый раз лорд Форест оказывался не прав – людские умы и то, до чего они могли додумываться, не уставали поражать его. В этот раз сплетен было немного, да и все они повторяли слова простолюдинов с других владений – о них поведал сир Тордж. Либо народ успевал разносить информацию, либо мыслили люди всюду похожим образом.

В день приема просителей, когда Клейс думал лишь о том, как поскорее разделаться с делами и размяться – от вынужденного сидячего образа жизни он уставал, – все планы порушил приход того, кого он ни в коем случае не думал когда-либо увидеть. Он не был знаком со всеми помощниками и советниками лордов родов, даже Великих, однако был наслышан о многих.

Какой-то бастард Малой Ветви уже почти успел выйти из зала, удовлетворившись ответом регента насчет принятия правления, просьбу о котором он подал как единственный оставшийся в живых представитель рода. Мужчина, что вошел, едва не столкнувшись в дверях с новоявленным лордом, был из тех, на кого не обращаешь внимание без необходимости. Его плечо было перевязано, он хромал, а на лице красовались свежие рубцы, что впоследствии, скорее всего, оставят после себя уродливые шрамы. Лицо мужчины было самым обычным, заурядным, незапоминающимся и в потоке людей, что приходили к регенту и юному Лжеаурону, удивительно стойко переносившему всю процедуру, забылось бы в первую очередь.

Человек не отличался ростом – ни высокий, ни приземистый, он не был объемным или сухим, но его потертые и наспех залатанные одеяния, вероятно перед самым отправлением в замок, были добротными, из хороших и дорогих материалов, что совершенно сбивало с толку.