Русским деревням совершенно незачем устраивать взаимные соревнования, ибо их несомненный итог — нулевая ничья по всем основным показателям. Исключение составляет разве что литрбол. В этом виде «спорта» всегда найдутся и чемпионы, и аутсайдеры. Но если некий, не в меру любознательный, читатель, все-таки поинтересуется, что еще, кроме несъедобной комарино-лягушатной живности и вполне съедобной самогонной жидкости характеризует характерную русскую деревню конца нынешнего века, ответ не утаю — да все то же, что и десять, что и сто десять лет назад:

— дюжина ушедших в землю убогих мухомористых домишек, в очередной раз доживающих свой век вместе со своими убогими обитателями

— раздолбанная дорога в районный центр

— пруд, полный тухлой воды

— хлебная лавка по пятницам

— и тоска…

Даже не тоска, и даже не тоскливая тоска, а черная тараканья беспросветность, которую русофилы долго и безуспешно пытаются выдать за просветленность. И ничего революционный 1917-й там не изменил. Ничего не изменит и никакой другой, потому что русская деревня это не навоз и даже не самогон. Это — самые настоящие острые вилы.

Русская душа в таких местах делает аналогичное с русским телом, а именно: пьет горькую и горько-прегорько плачет. Но не навзрыд, а монотонно и убаюкивающи. Если тело достигло среднего возраста, оно иногда находит дополнительную отраду в сексе и, не дай-то впасть во грех наш православный бог, не по мотивам распутной Кама-сутры — в скромном, стыдливом, без ванны с благовониями и даже без банальной горячей воды. Если тело чудом умудрилось дошкандыбать до старости, оно утешается мыслью, что скоро финиширует на соседнем захламленном кладбище. Если же тело молодо, оно хочет только одного — бежать оттуда, бежать, бежать, бежать. Пусть даже существует изрядный риск сломать голову — черт с ней! Лишь бы прочь!

И только глупым младенцам там хорошо, только самым самым глупым.

Именно в таких Пеньках (а именно так, безо всяких там гнилых предикатов, именуют свою малую родину местные гегемоны), будь они трижды неладны, на краю деревни, со своей слегка не в себе матушкой, жил Витюша Фролов, 17-ти годков отроду. Розовощекий придурок или оболтус, как по родственному его величал городской дядька. А на самом деле? Ну, а на самом деле, ничуть не глупее 99% прочих пацанов подобных захолустных сел и деревень, в изрядном и излишнем количестве разбросанных по просторам необъятной и неопрятной родины. Вы хоть когда-нибудь разглядывали вблизи этих «милых» деревенских мальчиков? Увы и ax — они одеты отнюдь не в белоснежные накрахмаленные рубашки, не трудятся до седьмого пота с вдохновенной улыбкой на полях родины и не ходят ежедневно за десять километров в школу за знаниями. Не бегут они и в церковь, послушать вдохновленную проповедь жирного неопрятного батюшки. Они необразованны, патологически склонны к пьянству и матерщине, ленивы, как сломанный трактор Кировец на заснеженном дворе ремонтной мастерской. Они не мечтают стать Ломоносовыми и протопать в одних лаптях до образованной столицы.