— Где? Где оно?!.. Отдайте! Нечестно это! — вот что было последним из услышанного им в пропыленной гумирской пристройке.

Нечестно? Может быть. Но что же делать, когда по-честному нельзя?… — Пульс?

— Пульс не прослушивается.

— Давление?

— Неудержимо падает… Есть остановка сердца!

Бакинский припал губами к уху Дикообразцева, чем крайне удивил похожих на опричников и привыкших ничему не удивляться своих помощников. А Бакинский шептал на арамейском:

— Держись, Вар-Равван! В тебе так много солнца, что ты остыть не можешь! К тому же ты еще так много деревень не обошел. И не сказал так много из того, что ты сказать обязан. Вар-Равван, возвращайся!

— Пульс появился…

— Давление выравнивается…

— Он дышит сам!

Бакинский выпрямился и пожал плечами. Мол, по-другому быть и не могло. Когда же состоянье Дикообразцева не вызывало больше опасений, его перевезли в нормальную палату и ширмой отгородили от остальных больных. Здесь же, на стуле у открытого окна, расположился и Бакинский, выкуривая сигарету за сигаретой. Задумавшись о чем-то далеком, он заметил, что Дикообразцев пришел в себя лишь после того, как тот почти беззвучно попросил:

— Воды… пожалуйста…

Оторвавшись от стакана, сделав два жадных, захлебывающихся глотка, Дикообразцев посмотрел на доктора серьезным взглядом.

Бакинский решился на вопрос:

— Ну… что? Успешно?

В ответ Дикообразцев чуть приподнял кисть правой руки. Указательный палец ее венчало кольцо.

— Оно? — как не поверил Бакинский.

— Оно.

Бакинский негромко рассмеялся. А после сказал:

— Вот видите! Я знал, свое всегда можно вернуть!