– Ефрем? – прошептал Полюс Фердинатович, близоруко вглядываясь в Паганеля, будто силясь разглядеть в его стальных сочленениях знакомую фигуру закадычного друга. – Ефрем Иванович?

В это невозможно поверить. Скорее можно вообразить, что Паганель из-за какого-то сбоя в программе вдруг принялся синтезировать особенности речи безвременно почившего ученого, писателя, мыслителя, не понимая, какую душевную травму наносит этим лицедейством тем, кто знал и любил Антипина.

– Да кто вы такой?! – не выдержал и взвился со своего места Гансовский, сжав кулаки и бешено глядя на Паганеля, который, услышав его выкрик, тоже поднялся и сделал шаг к столу, за которым сидел экипаж.

– Успокойся, Полюс, – сказал Паганель. – Извини, что так получилось…

Мартынов, Гор, Биленкин непонимающе смотрели на вскочившего Полюса Фердинатовича, на робота, который внезапно заговорил другим голосом.

– И вы извините меня, товарищи, что столь долго держал вас в неведении, – сказал Паганель остальным. – На это имелись причины. Причины психологического свойства, ибо и мне самому стоило немалых трудов привыкнуть к столь… необычному виду.

Первым пришел в себя Борис Сергеевич:

– Объясните… объясните, пожалуйста…

– Я не лунный робот, не Паганель. Я – Ефрем Иванович Антипин, которому пришлось принять участие в экспедиции в подобном теле, ибо мое человеческое тело, увы, пришло в полную негодность. Эксперимент по переносу сознания в позитронный мозг разрабатывали я и академик Казанский. Разрабатывали в глубокой тайне, ибо… ибо было много неизвестного, непонятного. Но когда со мной… случилось то, что случилось… Петр Александрович, согласно нашей обоюдной договоренности, проделал всю процедуру. Я потерял человеческое тело, но обрел железное. – Паганель вдруг издал смешок, так хорошо известный многочисленным друзьям и ученикам академика.

Слезы катились из глаз Полюса Фердинатовича.

– Ефрем, Ефрем, дружище, – только и мог выговорить он.

Гигант переводил взгляд с Паганеля на Гансовского, не понимая, что происходит.

Полюс Фердинатович выбрался из-за стола, раскинул руки и обнял огромное стальное тело – новое тело академика Антипина:

– Дружище… дружище…

– Предлагаю все же вернуться к обсуждению более животрепещущей проблемы, нежели мое воскрешение, – сказал Ефрем Иванович. – Нет-нет, уважаемый Полюс Фердинатович, на стул садиться не собираюсь, ибо я как тот Буратино, что проткнул своим носом нарисованный очаг, – оттого, что вновь стал Антипиным, отнюдь не перестал быть стальным.

– У вас имеется какой-то план… Ефрем Иванович? – Обращаться так к тому, кого привык называть и воспринимать Паганелем, для Бориса Сергеевича пока еще было трудно.