Иномейка беззвучно засмеялась.

– Смешной какой ты у меня, Антошка… Трудовую книжку на Иноме возьмёшь?

Я тоже засмеялся. В самом деле, нашёл повод для беспокойства. Сегодня вечером, как лишний народ с погоста разбредётся, мы вдвоём навестим могилку бабушки Рязанцевой на старом кладбище, и прости-прощай, холодная Иннуру.

– Мне… с родными попрощаться надо…

Её бледное лицо стало задумчивым и очень серьёзным.

– А вот это аргумент. Очень даже аргумент… Но, может, всё-таки не надо?

Последние слова прозвучали жалобно, почти умоляюще.

– Ты же сама понимаешь, что надо. Иначе выйдет совсем по-скотски.

Она вздохнула.

– Да понимаю я, Антоша… всё я понимаю. Но гложет меня какой-то дикий, иррациональный страх. Вот отпущу я тебя сегодня, хоть на миг отпущу от себя – и всё… И больше мы не увидимся.

Холодная ящерка пробежала по хребту, царапаясь крохотными коготками.

– Ну-ну, откуда такие страхи… Не нагнетай. Ну хорошо, я возьму с собой твоего Роба. Для страховки. Можно же?

Она кусала губы, опухшие от лютых ночных поцелуев.

– Можно, конечно, бери… Когда?

– Отец обычно возвращается со службы к полседьмого, если не задерживается, конечно. Мама раньше, у неё рабочий день до пяти. Ленка вообще дома крутится, каникулы… – я ободряюще улыбнулся. – Полдень уже наступает. Семь часов осталось всего-то, аккурат четверть вашего церка. Двадцать пять цис всего. Не бойся.

– Полдень… – она всё грызла свои губы. – Полдень уже наступает…

Она вдруг заговорила нараспев, точно сомнамбула, чётко выговаривая иномейские слова, и я поспешно ткнул пальцем в бляшку телепатора.

Отчаянный взгляд.

– Антоша… Давай сейчас рванём в тинно? Вот прямо сейчас. Не теряя ни минуты. А?

– А как же приказ твоего шефа? Сейчас на кладбище довольно много посторонних глаз.