— Вы должны были убить Хагена, — произнес Давид на удивление бесцветным голосом, словно часть него еще не вернулась из прошлого. При этом он никак не мог осознать, свидетелем чего стал. — Хаген добился своего места обманом. Без помощи Конвиниуса он никогда бы не справился с Пирошкой. Эта чертова стая допустила, что ее возглавляет кровожадный лжец!

Натанель согласно кивнул, однако подавленным он; не выглядел. Вместо этого он излучал достоинство, и Давид никак не мог понять, что его питает, — после всего того, что Натанель показал ему.

— Сейчас я тоже так считаю, но тогда полагал, что достаточно было превзойти действующего вожака. То, каким образом это сделано, казалось мне второстепенным. Я ошибся. — На лицо Натанеля упала седая прядь, но он, казалось, не заметил этого. Он внимательно смотрел на Давида, все еще ощупывавшего свое лицо. — Однако Хаген не дурак. Как бы ни кипели его нездоровые потребности, долгое время он держал их под контролем. Можно смело сказать, что первые годы он был вполне подходящим вожаком, — по крайней мере, держал стаю вместе. Кроме того, время сыграло ему на руку: развитие промышленности обеспечило приток в город новых людей, кварталы заполнялись, территория оживала. Стая росла и процветала — причин ставить под сомнение авторитет вожака не возникало. А потом кое-что произошло, пару лет назад… Хаген постепенно вернулся к своим старым интересам, но никто уже не обращал на это внимания. Никто не отваживался поставить под сомнение то, что вожак постоянно растущей стаи стремится к укреплению власти. А если бы кто-то и осмелился… Что ж, Хагену удалось собрать вокруг себя достаточно единомышленников.

— Ах, да брось ты, Натанель! Ведь ты не отказался от этой жертвы. Стая для тебя превыше всего, а? — Голос Давида дрожал от плохо сдерживаемого гнева, и он с трудом справился с желанием ударить по чердачной балке. — Все те люди, которых Хаген приносил в жертву ради отвратительных ритуалов, прикрываясь якобы возрастающими потребностями демона… Ты стоял рядом с Хагеном, когда он говорил об истинной природе волка, хотя знал, что все это только прикрытие для убийства. И здесь речь не идет ни о чем другом, кроме кровожадности. А всю вину Хаген возложил на стаю.

— А ведь ты — лучший пример того, что только слабые позволяют запудрить себе мозги. В конце концов ты восстал, — спокойно возразил Натанель.

Услышав эти слова, Давид опустил взгляд. Чувство вины, которое он прятал под плащом равнодушия со дня смерти Конвиниуса, были куда хуже, чем ярость и разочарование, которые вызывали в нем решения Натанеля. Спрятав дрожащие руки под мышками, он пытался отогнать ужасные воспоминания из своего прошлого, невольно всплывавшие перед глазами. Растерзанные женские трупы, обескровленная плоть серого цвета… Брошенные в лесах, где жили они с Конвиниусом… Он находил их и молчал.