— Я сейчас с тобой, — пробормотал я, ощущая вздымающуюся радость. — Это уже что-то…

В ответ он вздохнул.

— Возможно, действительно что-то. Но во мне это жило всегда и по-прежнему никуда не ушло. О, о! Если бы только удалось открыть это миру и тем облегчить боль человечества!

Голос его задрожал, на глазах показались слезы сострадания. А я почувствовал, что попадаю в пределы универсального существа.

— Вероятно, — удалось, заикаясь, сказать, — когда-нибудь все же удастся…

Он покачал головой. Печаль отразилась во взгляде.

— Как станут они слушать, если не способны понять? Их энергии направлены вовне, они сами по себе, и молятся на это. А в моих словах «нет прибытка»…

XXXIV

XXXIV

О, чье сердце не охватывает радость, когда тайная жизнь природы открывается душе во всем изобилии… когда мощное чувство, для которого в языке нет иного слова, чем любовь, растекается по жилам подобно всепроникающему аромату; когда, дрожа от сладостного ужаса, утопаешь в пленительных объятиях природы; когда мелкая индивидуальность теряется в необоримых волнах страсти и ничего не остается, кроме центральной точки неизмеримой порождающей силы, океанского водоворота, который затягивает все без остатка?

После полудня путники миновали зону лесов и поднялись на более открытые места, где горные склоны украшали рододендроны. Они стояли тут и там, купами, порой до двадцати пяти футов высотой, расцвеченные розовыми, пурпурными и сиреневыми огоньками. Когда ветер шевелил ветви, доносилось шуршание жестких листьев и казалось, что шкура гор дрожит и роняет цветные огни. И воздух блистал переливчатыми оттенками.

Продолжая подъем, шли они по широким лугам меж рододендронов. Теперь, по словам О’Мэлли, внутренние перемены, сопровождавшие продвижение во внешнем мире, происходили быстрее. Причем взаимодействие протекало на столь тонком внутреннем уровне, что сам пейзаж обрел черты охвативших их чувств. И они шли, подобно эманациям пейзажа. При слиянии все разделительные линии исчезли.

Их союз с Землей приближался к странному и сладостному завершению.

И хотя на такой высоте не попадалось больше ни птиц, ни зверей, нарастало ощущение, что в тени древних низкорослых кустиков кроется еще более древняя жизнь. И не показывается пока лишь потому, что они еще не достигли плана существования, полного биений этой жизни, но она обступала со всех сторон, необычайно мощная, величественная и простая одновременно, порой проносясь совсем близко, чтобы вовлечь в свой круг. Не раз, пока они двигались по лугам и полянам, ирландец испытывал приливы пьянящей радости, задетый порывом пронесшихся неподалеку существ. Совсем рядом, жизнь скользила перед его глазами, но пока незримо. Шагала бок о бок, спереди и сзади, глядела с высоты и омывала могучими потоками. Призыв тянул к себе душу, подстегивал идущие внутри перемены. О’Мэлли описывает эту жизнь как огромную и полную восторга, вызывающую ужас восхищения, но не тревогу.