Гели ощупывала то, что оказалось под ней, царапала руки от швы на ткани и верещала, верещала, как раненный заяц!

Потом сильные и горячие руки схватили и сжали ее запястья.

Потом кто-то склонился сверху и зажал ей рот.

И мужской голос произнес по-немецки:

— Ну, тихо, тихо, малышка! Не надо нас бояться. Мы — не эсэсовцы и не вампиры. Успокойся. Мы постараемся тебя защитить.

Желтый свет от фонарика освещал все вокруг.

И Гели видела, что лежит прямо на молодом человеке, рухнувшем навзничь, что это он сжимает ее запястья, что он одновременно морщится от боли и пытается улыбнуться ей, и что он совсем не страшный.

Гели помотала головой, чтобы избавиться от чьих-то-там-еще рук, зажимавших ей рот.

— Кричать не будешь? Ну и умница, — произнес все тот же голос.

Освободившись, Гели осторожно слезла на пол, встала, поправила юбку и вежливо спросила:

— Я не очень ушибла вас? Я думала, что вы — вампир. Извините…

— Пока нет. Не вампир. Но у нас всех есть шанс стать одним из них. А кто вы, мисс? Вернее, фреляйн или как там у вас принято?

«Мисс». Он англичанин. Или американец. Что тут делают англичане или американцы? Неужели война уже проиграна? Но тогда здесь должны быть русские…

— Фрейлен, — подсказал второй мужчина. — Ну-ка подержи…

Он отдал свой фонарь мальчику. Гели только сейчас заметила, что к нему подошли два мальчика. И один из этих мальчиков…

Один из этих мальчиков был Михель. Сын Лизелотты.

Тот мужчина, который говорил без акцента, шагнул к Гели и бесцеремонно взял ее за руку, нащупывая пульс. Потом осмотрел шею.

— Вас кусали. Но вы еще живы.

— Да. Меня кусали. И я еще жива, — ответила Гели, глядя на Михеля и думая, что совершенно о нем забыла и даже не задалась вопросом, где же ребенок Лизелотты. А знает ли он о том, что случилось с его матерью?

— Здравствуйте, фрейлен Анхелика, — вежливо сказал Михель. — Хорошо, что вы еще живы. Мама о вас вспоминала… До того, как стала… стала вампиром.