Светлый фон

– Зинаида Петровна, а это зачем? – послышался из коридора удивленный Володин голос.

– Очень полезная вещь, зятек.

Катя опустила ладони, чтоб увидеть «полезную вещь», и сразу внутренние противоречия отступили на второй план; глаза ее расширились, рот приоткрылся.

– Хорошо погуляла? – мать подняла три ровных гибких прута, – я ж тебя предупреждала совсем недавно.

– Но, мам… – Катя перевела растерянный взгляд на мужа, – Володь, скажи ей!..

– Что я ей должен сказать?

Катя сама не знала, что говорят в подобных случаях; мысли ее судорожно заметались, только выглядели они как-то совсем неубедительно.

– Мам, я уже большая девочка, чтоб… ну, это… – фраза получилась ужасно глупой, но разве мало она наделала глупостей за последние дни – одной больше, одной меньше…

– Снимай штаны! – коротко приказала мать.

– Мам, ну, ты что?.. Я ж взрослая…

– Снимай штаны, взрослая!

– Мам, – Катя заплакала, – пожалуйста… я больше не буду…

– Чем дольше ты препираешься, тем для тебя же хуже.

Катя поняла – спорить бесполезно, а будет, действительно, хуже, потому что помощи ждать неоткуда; она встала и жалобно всхлипывая, расстегнула «молнию». …Стыдобища-то какая… есть ведь другие методы – зачем же сразу пороть?.. Хоть бы не узнал никто – о, смеху будет!..

…Стыдобища-то какая… есть ведь другие методы – зачем же сразу пороть?.. Хоть бы не узнал никто – о, смеху будет!..

Она медленно вылезла из джинсов и бросила их на стул.

– Ложись задницей кверху!

…А Вовке меня даже не жалко… мог бы заступиться – он же не знает, что я ему изменила… значит, не любит… Однако воспоминание об измене разбудило затаившееся, было, чувство вины, и Катя послушно улеглась на диван.

…А Вовке меня даже не жалко… мог бы заступиться – он же не знает, что я ему изменила… значит, не любит…

– Трусы спусти.