Хадсон отмахнулся от моих извинений.

— Мне понятен ваш интерес, — сказал он. — Я наблюдал за этими людьми. Изучать Анну, к примеру, восхитительно. Она одна из немногих живущих на свете, оставшаяся совершенно естественной и незапятнанной. Ибо избавлена от пагубного влияния общества. И не обязательно современного общества, отнюдь. Любое общество портит. Если бы я не купил девчонку, ее бы уже загубили, наполнив суевериями и мифами, табу и запретами. Порой мне действительно кажется, что так называемый примитивный человек деградирован больше цивилизованного; он более подчинен сверхструктуре. Анна вышла из дикого племени и стала роскошной женщиной, совершенной и физически, и эмоционально. Ее нагота, например. Она невосприимчива к капризам природы так же, как и к стыду, она невинна, не зная ни ухищрений современного мира, ни жертвоприношений кровавой религии своих предков. Если бы я встретил женщину вроде Анны, когда был молод, Брукс, я, возможно… но нет, я, похоже, родился женоненавистником.

Ходсон разошелся. Говорун, двадцать лет лишенный возможности высказаться, он, возможно, сам того не желая, все-таки говорил.

— Или индеец, — продолжал он. — Интеллект и инстинкты зверя, и все же он абсолютно предан и верен мне — и это не приобретенное свойство вроде патриотизма, вбиваемого в головы молодежи, его привязанность естественна — так пес привязан к своему хозяину. Не важно, добр хозяин или жесток, хорош или плох. Это все равно. Самый интересный аспект человека, такого, каким его создала природа.

— Значит, вы изучаете местных жителей? — спросил я.

— Что? — Ходсон моргнул и вспыхнул так, что его обветренная кожа стала совсем багровой. — Нет, не изучаю. Это вторично. Наблюдения никак не связаны с моей работой.

— Вы расскажете мне о ней?

— Нет, — отрезал он. — Я еще не готов. Возможно, скоро. Это новая область, Брукс. Не имеющая отношения к исследованию примитивных людей. Пусть этим занимаются социальные антропологи, благодетели и миссионеры. Лично вы, если пожелаете. Пожалуйста, никто не мешает.

— А эти слухи?

— Может, я и слышал что-то. Возможно, кто-то из местных, один или двое, пытающиеся жить своей жизнью. Один их вид способен потрясти любого, и, конечно, никто никогда не объяснял им, что нехорошо убивать овец.

— Но это ведь тоже очень интересно.

— Только не мне.

— Вы меня удивляете.

— Неужто? Вот почему я здесь, один. Потому что удивляю людей. Но мне нечего предложить вам, Брукс.

Он махнул рукой в сторону окна. Солнце выглянуло из-за волнистых склонов западных гор, и на пол падал неровный прямоугольник света.