Я не стал ничего предпринимать. Довольно долго я лежал неподвижно, ожидая, надеясь, что оно вернется, и в то же время чувствуя облегчение оттого, что оно ушло. Кем бы оно ни было, существо ухитрилось явиться, оставшись не замеченным мною; я ничего не видел и ничего не слышал, оно вполне могло сидеть на дереве прямо над моей головой. Я перекатился на спину — проверить, не так ли это. Но на дереве никого не было, голые ветви скрестились на фоне неба, и то, что пришло, ушло. Я не пошел следом.

Наступил рассвет, сырой и холодный. Я поднялся, пошатнулся, потом потянулся — онемение от неподвижности было куда неприятнее, чем от усталости. Я закурил и вышел из-за деревьев. Увидел лисьи следы возле источника, наклонился, зачерпнул немного воды и выпил; потом плеснул влагу на лицо и вымыл руки. Вторая часть вахты пролетела очень быстро, и я никак не мог припомнить, какие сумбурные мысли теснились тогда в моем мозгу.

Потом я пошел в лес, туда, куда убежала лиса, разглядывая землю и не зная, что хочу отыскать. В одном месте был вывернут ком земли с травой, и я нагнулся, чтобы рассмотреть его. Ничего особенного. Когда же я выпрямился, мне на щеку упала капля, слишком тяжелая для дождевой. Я смахнул ее, мельком взглянул на руку — ладонь стала красной. Решив, что поцарапался о сучок, я потер щеку другой рукой и проверил, нет ли крови. Крови не было.

И вдруг на моих глазах кровь появилась. Густая алая капля упала прямо мне на ладонь.

Я отдернул руку и взглянул вверх, но на дереве никого не оказалось. Кровь медленно капала с какого-то комка на нижнем суку. Что это, я не разобрал, хотя с леденящей душу уверенностью ощутил, что знаю. Сломав первую попавшуюся ветку, я потянулся, подцепил непонятный сгусток и сбросил его на землю. И меня едва не стошнило. Это была задняя часть туловища лисицы, с окровавленным хвостом, оторванная от тела.

Я искал, хотя, признаюсь, не слишком тщательно, остальное, но так и не нашел.

Грегорио сидел на корточках у костра. Едва я вышел из-за камней, он протянул мне кружку с кофе. Я пил, руки мои тряслись, и он, конечно, заметил, как я бледен. Что ж, неудивительно. Я провел ночь на мокрой, холодной земле, без всякого укрытая. Нырнув с кружкой в палатку, я переоделся в сухое. Меня знобило так, что пришлось набросить на плечи одеяло, а когда я закурил, сигарета показалась такой мерзкой, что я затушил ее. Грегорио откинул полог палатки и протянул мне бутылку писко. Ему, похоже, хотелось поговорить, но он увидел, что мне не до того. Он не спросил, обнаружил ли я что-нибудь, полагая, вероятно, что я все равно потом расскажу — или, возможно, все равно не расскажу. Я, мало что соображая, попеременно глотал то писко, то кофе. Дождь неритмично барабанил по брезенту — капля, пауза, две капли, три капли, пауза, и я незаметно для себя сконцентрировался на этом рваном темпе: подсознание изобрело для себя этакий вариант китайской пытки водой, лишь бы занять разум и избежать необходимости принимать решения и делать выводы. Я тряхнул головой, выходя из ступора, заставляя мозги снова работать.