И снова принимается вертеть ложку.

Мое сердце словно превратилось в тяжелый камень и летит куда-то вниз. Мы продолжаем вежливую беседу. Бабушка принимается рассказывать о своем саде и о визитах, о том, кто с кем поссорился и перестал общаться в последнее время. Том что-то лепечет о своих занятиях, а Энн ловит каждое его слово так, словно он — бог-предсказатель. Отец ушел в себя. И никто не спросил, каково мне живется в школе, чем я тут занимаюсь. Их это совершенно не интересовало. Мы, девушки, были в их глазах просто зеркалами, существующими только для того, чтобы отражать их образы, чтобы они могли видеть себя такими, какими им хотелось. Девушки обязаны быть пустыми сосудами, в которых не должно быть ни капли собственных стремлений, желаний, взглядов… пустые сосуды, которые только и ждут, чтобы их наполнили тепловатой водой уступчивости, податливости желаниям других…

Но по одному из сосудов внезапно пробегает трещина. И он лопается.

— Есть какие-нибудь новости о матушке? — спрашиваю я. — Полиция обнаружила наконец что-нибудь новое?

Том поперхнулся, но мгновенно взял себя в руки.

— Хо-хо! Опять мы за свое? Мисс Брэдшоу, вы должны извинить мою сестру. Она обожает все драматизировать. Наша матушка умерла от холеры…

— Она все знает. Я ей рассказала, — перебиваю я Тома, наблюдая за его реакцией.

— Мне очень жаль, что сестра решила так нелепо пошутить, мисс Брэдшоу. — Он цедит это сквозь зубы, уставившись на меня бешеным взглядом. — Джемма, ты ведь прекрасно знаешь, что нашу бедную матушку унесла холера.

— Да, такая вот холера. Удивительная холера, которая почему-то не убила нас всех. А может, она нас еще убьет? Может быть, она затаилась в нашей крови и медленно удушает нас, ежедневно отравляя понемногу? — отвечаю я с такой же злобной улыбкой.

— Думаю, нам лучше поговорить о чем-нибудь другом. Мисс Брэдшоу наверняка совершенно не интересно наблюдать за подобным театральным представлением, — отмахивается от меня бабушка, осторожно отпивая чай.

— А мне кажется, что моя бедная матушка как раз вполне достойна стать темой разговора. Что скажешь, папа?

«Ну же, папа! Останови меня. Скажи, что я должна вести себя прилично, пошли к черту, скажи хоть что-нибудь, сделай что-нибудь! Прояви хоть каплю своего прежнего воинственного духа!»

Но в ответ лишь тяжелое неровное дыхание вырывается из его обвисшего рта. Он ничего не слышал. Он утонул в собственных мыслях, он смотрит на свое отражение в блестящей чайной ложке, на кривое, искаженное отражение в ложке, которую он вертит в исхудавших пальцах…