Служанки гурьбой отошли в сторону. Бран повернулся к Улле.

— Я не знаю, что я должен делать, — выговорил он. — Как тебя убедить.

Он заглянул в ее склоненное лицо. Ее глаза метнулись прочь, но Бран успел поймать их взгляд и на мгновенье уловил ее чувства: боль. Как будто кто-то ткнул его ножом.

Бран взял ее за руку.

— Милая, ну зачем? — взмолился он. — Зачем ты это делаешь? Зачем так с собой поступаешь? Скажи, зачем? Ведь ты ни в чем не виновата. Кого ты хочешь наказать? Меня? Себя? Отца? Нас всех? Так ради твоего отца не стоит мучаться. Себя тебе не за что наказывать, а я… я уже наказан, очень сильно, поверь. Да, я знаю, что был дураком. Я перед тобой виноват. Это правда, я признаю. Но ведь ты говорила, что ты меня любишь. Неужели ты не можешь меня простить? Пожалуйста. Не мучь меня, я так больше не могу. Что ты хочешь, чтоб я сделал? Только скажи, и я сделаю. Я сделаю! Хочешь, уедем отсюда? Прямо сейчас? Хоть сегодня? Одно твое слово — и мы уедем. Только говори со мной. Родная, ну, говори же со мной! Я для тебя все на свете сделаю, только не отталкивай меня. Перестань меня казнить. Тебе ведь самой от этого плохо, я ведь вижу. Я чувствую, Улла! Я знаю, что ты… что тебе от этого больно, любимая моя! Зачем ты, а? Ну, зачем? Перестань, прошу тебя! Я просто… у меня просто душа разрывается от этого всего. Я не могу больше, Улла! Хватит, умоляю! Поговори со мной! Дай мне тебе помочь! Я люблю тебя, ма хридэ, и не могу смотреть, как ты себя убиваешь. Ну, пожалуйста… я так тебя люблю… Я тебя люблю, родная… маленькая моя… — Бран поцеловал ее ладонь, и Улла вздрогнула. Вырвалась и оттолкнула Брана. Потеряв равновесие, он сел на снег, а девушка вскочила и бросилась бежать.

— Улла! Улла! — крикнул он.

Она не остановилась, бежала, шатаясь, будто пьяная. Платок соскользнул с плеч, а она и не заметила. Пелена падающего снега окутала Уллину фигурку, заслонила, спрятала от глаз.

Бран закрыл лицо руками. Минуту сидел, не двигаясь, потом поднялся. Снег валил все гуще, стоял перед глазами, как шевелящаяся серая стена. Бран шагнул из-под навеса, и снег коснулся его лица, ледяные пчелы облепили волосы и плащ. Бран ничего не видел, лишь их беспрерывное мелькание. Мир утонул в безмолвии. Казалось, все исчезло — и дома, и звуки, остался только снег. Он холодил Брану губы, стекая по щекам, горький, будто соль. Он проникал под плащ, пробирался прямо в сердце, лип к ногам, делая их тяжелыми, как гири, не давал дышать. В целом мире был только снег. Бран видел только снег, чувствовал только снег. Ступал по снегу, дышал снегом. Снег, снег — словно, кроме снега, ничего ему больше не осталось.