— Вот именно, откуда. Откуда тебе знать, что не он это сделал? Помяните мое слово: на этот раз Видар уж точно добился Божьего Суда. Вот ему-то этот Суд и устроят.

— Типун тебе на язык, — сказала Раннвейг, — чего болтаешь.

— А увидишь. Устроят, да еще как. За милую душу.

— Надо его как-то предупредить, чтоб сюда не возвращался, — выговорила девочка.

— Совсем баба спятила, — Арнор постучал сестре по лбу. Она отпихнула его руку. — Ты, подружка, в эти дела лучше не встревай, а то живо шкуру спустят. Ты конунга-то нынче видела?

— Видела, — Раннвейг поежилась, будто ей внезапно стало холодно.

— Вот-вот. Он теперь с кого хочешь шкуру спустит. Отец говорит, он совсем того.

— Будешь того, — отозвалась Раннвейг. — Он же ее так любит… любил. Он же… он же…

— Он у вас всегда был того, — сказал Бран.

— Тебе его совсем не жалко? — спросила Раннвейг. Бран не ответил.

— А мне жалко, — девочка вздохнула. — И Асу жалко. Она, конечно, была вредная, но она… ей только семнадцать лет… было. Как вот Арнору и тебе. И такая красивая… зачем надо было ее убивать?

— Зачем, зачем, — буркнул Арнор. — А то не ясно.

— А отец говорит, что… — начала было Раннвейг. В отдалении стукнула дверь.

— Тише, кто-то пришел, — Раннвейг спрыгнула на пол и скрылась за занавеской. Через минуту полог снова колыхнулся, и появилась Улла.

Бран застыл, и она тоже. Арнор сполз с постели, исчез, как испарился. Бран и Улла смотрели друг на друга.

— Улла, — сказал Бран. — Что же ты стоишь? Ты садись.

Она не шевелилась.

— Я ждал, когда ты придешь, — Бран протянул к ней руку. Она отшатнулась, будто он хотел ее ударить. У нее было бледное лицо, за этот день она, казалось, похудела.

— Я, наверное, спятил, — Бран попытался улыбнуться. — Стал по ночам блуждать.

Улла стиснула ладони.