Изола распахнула дверь ванной – дверь из своего ночного кошмара: шторка задернута, лампы горят, свечи оплавились, ванна суха, как кость, а мамы больше нет.

На тайном кладбище – надгробный камень, когда-то, возможно, бывший осколком вулкана или костью динозавра. Его украшали серебристая надпись «ЛИЛЕО ПАРДЬЕ», даты через черточку и короткая грустная фраза, в которой слышались отголоски мерцания свечей, новых рассветов и вечной жизни. Того, что мигнет один раз и потухнет. Вроде смерти, чья красота объясняется ужасом, или рая, который кажется страшным, потому что находится очень и очень далеко.

Братья-принцы ушли, даже не попрощавшись, – должно быть, им было больно, но Изола страдала сильнее. Флоренс исчезла, однако каждый из братьев доказал, что внутри него таится спящий дракон, и все они убедились, что не могут полностью себе доверять.

Возможно, теперь призраки бороздят просторы Вселенной, фурия стоит по колено в крови какой-нибудь бедной девочки, русалка накликает шторм, а фея вместе с матушкой Синклер спит в зарослях жимолости.

Мамина спальня была пуста, шторы – задернуты. На тумбочке лежали лекарства с давно истекшим сроком годности, пыльные фотографии маленькой И золы и высокая стопка книг с закладками – классические сказки, Оскар Уайльд, Эдгар Аллан По, мамины сочинения и легенды Нимуэ о единорогах, драконах и девочках иного рода…

Внимая маргаритковым побегам

Внимая маргаритковым побегам

На похоронах Изола стояла в нарядном кружевном платье и черно-белых полосатых чулках. Она читала вслух похожим на трель полузадушенной певчей птички надтреснутым голосом, кровавым ручейком разливавшимся по проходу:

Во время прощания с покойной Изола тихо сидела за фортепиано в дальнем углу и одной рукой наигрывала простенькую колыбельную, которой ее научил дедушка Ферлонг, до ужаса похожую на ту, что много лет спустя Флоренс начала распевать под окном.

Одетый в черный костюм и довольно взволнованный доктор Азиз успокаивал папу за кофе с лимонным пирогом, заверяя вдовца, что сделал все возможное, и папа Уайльд не должен винить себя – иногда их нельзя спасти, как ту же Сильвию Плат. Ведь такой порыв может объясняться и спонтанной реакцией, и наследственностью, да и, наконец, просто судьбой…

Опечаленные мужчины посмотрели на И золу, и в голове у нее всплыла непрошеная ужасная картинка: мамин правый глаз, мертвый бездонный пруд, своим безжизненным взглядом словно пригвоздивший ее, Изолу, к месту. Изола тут же усилием воли вернула себя в настоящее, к бдению у гроба, холодным клавишам пианино, чашке с некрепким чаем и руке Алехандро, лежащей у нее на плече. Тогда Изола Уайльд впервые задавила в себе какое-то чувство, утопив его в глубинах подсознания. Когда оно перестало бороться, Изола набрала в грудь воздуха, открыла оба глаза и продолжила жить.