– Уверен, она так и сделает, отец.

Султан склонился к двум дрожащим детям, и они ощутили исходящий от его волос запах кедра и ладана.

– И, – прошептал он, – присмотри за моим сыном, юная госпожа. В такой вечер мальчишке легко потерять голову.

Девочка кивнула – её голос сдался без боя. Султан кивнул в ответ, отпуская их, и мальчик снова повёл свою алую подругу танцевать, но она не могла ступить и шага: плакала и дрожала, не в силах взять себя в руки. Поэтому мальчик увёл её от толпы и каштанового навеса, обратно в сад, где она сунула ладони в снег и стала наблюдать, как он тает от тепла. Она посмотрела на мальчика, и он осторожно поднял вуаль. Её лицо покрывали потёки слёз, а веки блестели, как свежие чернила.

– Если я буду плакать достаточно долго, – прошептала она, – думаешь, чернила смоются, словно картина под дождём? Думаешь, я могу быть рядом с этими пламенными людьми каждый день, с твоими пьяными тётушками и кузинами? Думаешь, я могу сидеть рядом с твоим отцом, и меня назовут красивой без вуали?

– Нет, – мягко проговорил он. – Я так не думаю.

Она коротко рассмеялась и вытерла нос.

– Я тоже.

Он укутал её в плащ и вытер слёзы краем своего рукава. Порфировый браслет легонько стукнулся об её щёку. Девочка подняла на него покрасневшие глаза – в её взгляде читалась безотлагательная просьба, – а потом сомкнула веки.

– Прошу тебя, – прошептала она. – Прошу тебя…

Сказка о Клетке из слоновой кости и Клетке из железа (продолжение)

Сказка о Клетке из слоновой кости и Клетке из железа

(продолжение)

Жар-Птица, его дочь и я втроём шли по пустынному городу. Я видела те места, что знала по ночным историям: Портновский округ, Оперный дворец, Площадь часовщиков и маленький дом, где было множество замков, церковь, что не была церковью, бурную реку с такими многоцветными водами, что цветов не сосчитать, даже имея в своём распоряжении бухгалтерскую книгу и тысячу лет. Мне показалось, что далеко на востоке, за прижимающимися друг к другу красными строениями, я вижу немыслимо высокую башню сирен.

Мы шли по широкой ухоженной улице, которая виляла из стороны в сторону, как всё в Аджанабе, хотя по сравнению с другими улицами она казалась не слишком извилистой. Она расширялась, пока мы не оказались в просторном дворе, заполненном сотней молчаливых статуй с застывшими безупречными лицами из красного камня. В руках они держали раскрытые аспидно-серые веера и табакерки из агата, мрамора, малахита. Это был тот же двор, через который ранее мы прошли с Аграфеной, и я снова ощутила озноб. Но Фонарь их словно не заметил – обошел это сборище, в то время как мы с Утешением, ступая аккуратнее, прошли его насквозь, разглядывая печальные лица, настолько чёткие и разные, с широкими носами и узкими, высокими, а также нависающими лбами, с полными и поджатыми губами. Мы трогали их щёки и почувствовали, что в камне полным-полно мельчайших частиц кварца, которые мерцали в предрассветных сумерках. Они были жесткие, тёплые и неподатливые.