– Ты ищешь Гасана, – сказал горбун. – Но я не он. Я дочь Гасана, Умайма.

Я нахмурилась, как только может нахмуриться медведь.

– Ты не похожа на девочку.

Она в самом деле казалась волчонком, диковатым парнишкой в капюшоне из головы стервятника, с кожистыми чёрными ногами и когтями, как у ворона. Она впечатывала их в снег и скрипела жемчужными зубами.

– Чудесное свойство шкур состоит в том, что нет необходимости носить собственное лицо. Ты, должно быть, устала от своего, иначе не пришла бы сюда в поисках Гасана и не обнаружила бы меня.

– Не устала, но мне нужно новое лицо.

– Какое?

– Че… человеческой девушки.

Умайма поджала губы.

– Такое разыскать нелегко. Девушки хорошо стерегут свои шкуры. Но у меня есть одна.

Она вытащила из пухлого кожаного мешка узел цвета хорошего мёда и задумчиво взвесила его в руке.

– Откуда это у тебя? – опасливо спросила я. – Не хотелось бы надевать кожу убитой девушки, как платье.

Умайма улыбнулась и распушила перья на шкуре стервятника.

– Шкура есть шкура, но если ты хочешь знать…

Сказка Торговки шкурами

Сказка Торговки шкурами

Первое, что я помню, – яйцо. Мои перья были очень чёрными.

Гасан сказал мне – он признался мне одной из всех своих детей, хотя я была так юна, что на моём клюве ещё виднелся прилипший желток, – что он от рождения был всего-навсего птицей. Согбенной старой вороной, которая хотела лучшей доли. Так он сказал…

В первый раз он сменил шкуру случайно – завернулся в ту, что сбросила змея, и она прилипла, словно плащ, который вдруг стал очень маленьким, и его было невозможно снять.