Чет, стиснув одной рукой грудь, подполз туда, где валялось содержимое котомки Гэвина, взял три монеты и сунул их в рот.

– Бери обе кобуры и перевязь с патронами. Тебе придется стрелять, чтобы выбраться отсюда.

Чет неловко возился с кобурами; боль сильно ему мешала. Поморщившись, он опять схватился за рану. Грудь будто горела огнем.

– Хватит херней страдать, шевелись.

Скривившись, превозмогая боль, Чет собрал кобуры, перевязь и второй револьвер и торопливо запихнул все в котомку.

– Ка-монеты, – сказал Гэвин. – Судя по тому, как ты стреляешь, они тебе понадобятся.

Чет сгреб монеты и все остальное, что вытряхнул раньше, обратно в котомку.

– А теперь надень мой плащ и шляпу. Скрой лицо. Давай, парень, соображай.

Чет содрал с тела пальто, натянул его, нахлобучил шляпу, сдвинув ее на самый лоб. Потом взял Гэвина за волосы, забросил котомку за плечо и вынудил себя подняться на одно колено. Со свистом втянул сквозь зубы воздух, встал и, пошатнувшись, шагнул к двери. С пистолетом одной руке, и головой деда – в другой.

Коридор вел в обе стороны, а куда именно – не было видно из-за плавающего в воздухе порохового дыма.

– Направо, – сказал Гэвин.

И только когда Чет сделал первый шаг по коридору, они услышали приближающийся топот.

– Двигай, парень.

И Чет побежал – так быстро, насколько позволяла ему боль в груди.

– Это он! – раздался крик, и в стену перед носом Чета ударила пуля.

– Стреляй, парень, – крикнул Гэвин. – Покажи им, что ты умеешь кусаться.

Чет наугад выстрелил назад, в дым. Это их не остановило, но уж точно замедлило.

Растолкав небольшую группку оторопевших душ, он бросился дальше. Еще выстрелы. Шальная пуля попала стоявшей впереди него женщине в шею, она упала, и Чету пришлось через нее перепрыгнуть.

Коридор в этом месте слегка изгибался; несколько ступеней вело вверх, а потом – длинный прямой проход. И тут, наконец, начало действовать ка – Чет почувствовал, как уходит боль.

– Фонари! – крикнул Гэвин. – Срывай их и бросай об пол!