Возможно, собаки рассказывали сказки и прежде, только мы не могли их понять. Теперь они рассказывают свои сказки здесь, в Норд-парке, и в Круз-парке чуть к югу отсюда, и по всему белу свету. Сказки не всегда одинаковы, хотя схожесть есть. Собрать их все не представляется возможным. Собаки не жалуют назойливых этнографов с диктофонами и вопросниками.

Кошки после Перемены тоже рассказывают сказки, но какие – этого нам не узнать никогда.

Когда сказка кончается, а последний ломтик картошки фри исчезает в собачьей пасти, Линна спрашивает Хоуп:

– Отчего вы здесь?

Колли отворачивается.

– Мама велела нам уходить, – отвечает за нее Мэгги, маленький джек-рассел-терьер. – У нее маленький.

Тон Мэгги безразличен и сух. Хоуп, напротив, горюет по женщине и ребенку, которых так любила, и машинально лижет лапу, будто испачкалась и никак не может отмыться.

И этот сюжет Линне знаком. Все то же самое она слышала от остальных новых бродяжек Норд-парка – от всех, кроме Голда, этот был бродячим всю жизнь.

Порой мы думаем, будто хотим узнать, о чем думают наши собаки. На самом деле нам этого вовсе не хочется. Те, кто смотрит на нас ясным взором и видит, кто мы на самом деле, страшнее любого бандита с пистолетом. С бандитом можно вступить в бой, от него можно убежать или спрятаться, а вот правда прилипнет, как сосновая смола – поди отчисти. После Перемены некоторые владельцы собак всякий раз, встречаясь взглядом с питомцем, чувствуют холодок в животе. И – рано ли, поздно – просят его поискать новый дом, или «забывают» запереть калитку, или с руганью гонят бывшего друга метлой за порог. Или собаки уходят сами, не в силах вынести выражений хозяйских лиц.