– Риск для здоровья, – говорит один.

– Угроза жизни, – говорит другой.

Но люди не спешат расходиться, ряды их растут, прибывают.

Глаза Линны полны слез. Она моргает, и слезы катятся по щекам, странно холодные, густые.

– Так, значит, поубивать их, и дело с концом? – говорит женщина, стоящая рядом.

Ее щеки тоже мокры от слез, но голос ровен, будто они с Линной беседуют в университетской аудитории. На руках у нее младенец, лицо его прикрыто уголком пеленки, и он всего этого не видит.

– У меня дома три собаки, – продолжает женщина, – и они в жизни никому ничего дурного не сделали. Никакая речь этого не меняет.

– А что, если они изменятся и в другом? – спрашивает Линна. – Что, если попросят настоящей еды, такую же мягкую постель, как ваша, возможности жить собственными мечтами?

– Постараюсь дать им все это, – отвечает женщина, однако все ее внимание приковано к парку, к собакам. – Да как же они могут?!

– Попробуйте им помешать, – откликается Линна и отворачивается.

Губы солены от слез. Казалось бы, слова женщины, тот факт, что не все еще разучились любить животных после того, как они перестали быть бессловесными рабами, должны ее хоть немного утешить, но Линна не чувствует ничего. Совершенно опустошенная, она направляется на север.

10. Одна Собака отправляется в Страну Частей Тела

Это та самая собака. Угодила она под машину. Какая-то часть от нее отлетела и понеслась прочь, в темную-темную трубу. А собака-то не знала, что такое от нее отлетело, и потому бросилась в погоню. Труба длинная, холод в ней такой, что пар из пасти валит. Добралась собака до конца и видит: света вокруг нет, а весь мир пахнет холодным железом. Пошла она по дороге. Холодные машины несутся туда-сюда и даже не тормозят, но ни одна собаку не сбила.

И вот дошла Одна Собака до автомобильной стоянки, а на стоянке нет ничего, кроме собачьих лап. Бегают лапы из угла в угол, но ни увидеть, ни учуять, ни съесть ничего не могут. Видит собака: лапы-то все – не ее, чужие. Пошла она дальше. Вскоре наткнулась на другую стоянку, полную собачьих ушей, и еще одну, битком набитую собачьими задницами, и третью, с собачьими глазами, и четвертую, с собачьими туловищами, но все эти уши, задницы, глаза да туловища – тоже не ее.

Идет собака дальше и видит: на последней стоянке вовсе ничего нет, только запахи – маленькие такие, будто щенята. Чует она: один из этих запашков – ее собственный. Зовет его – он к ней. Вот только как его к телу назад приспособить? Этого собака понять не смогла, а потому просто взяла запашок в зубы и понесла назад, через все стоянки и сквозь трубу.