– На утреннем брифинге об этом ни слова не говорилось, – замечает один из полицейских, тыча черной дубинкой в груду собак.
Тела собак под тычками дубинки безвольны, дряблы, будто размороженное мясо. Несет от них жутко – пожалуй, неопытному наблюдателю не узнать в этой вони запаха псины пополам с дерьмом.
Линна улыбается во все зубы.
– Я возвращаюсь в приют, – говорит она. – Там есть печь для кремации.
С этими словами она машет перед носом полисмена сотовым телефоном (только бы не попросил поговорить с тем, кто на линии: на связи-то никого).
Но люди верят сказкам и тем воплощают их в жизнь. Еще разок ткнув дубинкой груду собачьих тел, полисмен морщит нос и взмахом руки велит Линне следовать дальше.
Парк Клинтон-Лейк огромен. Деревья и непролазные кусты вокруг большого озера; куда ни взгляни – жилья поблизости нет. Линна выскакивает из кабины, опускает задний борт кузова, собаки неловко прыгают вниз, потягиваются, разминая затекшие лапы. Три пса погибли от теплового удара, придавленные телами остальных. Один из них – Голд, но Линна не плачет. Ей с самого начала было ясно: всех не спасти. Большинство уцелели, и этого довольно. И сказки будут продолжать жить: сказку убить нелегко.
С этой минуты собаки могут идти, куда захотят. Так они и делают. Вместе с другими, благодаря хитрости, быстроте или силе сумевшими ускользнуть от людей, они разбегутся по всему Среднему Западу, по всему миру. Кое-кто даже найдет новый дом у людей, которые смогут увидеть в них не рабов, а друзей и тоже станут свободными. И сама Линна вернется домой с дрожащей малюткой Софи и грустной Хоуп.
Некоторым суждено умереть – погибнуть от рук человека, в когтях пум, под колесами машин и даже от клыков других собак. Остальные дадут потомство. Отцами некоторых щенков непременно окажутся койоты. Так, мало-помалу, изменившиеся собаки найдут свое место в изменившемся мире.